Однако если Сефевид не превосходил его в таланте полководца, то, несмотря на все его татарское коварство, он был умнее его: он сумел так долго завлекать и раздражать Шейбани, что тот, уверенный в успехе и без ожидаемых подкреплений, пустился в погоню за кизил-баши. Когда Измаил завлек его далеко от города и на удобное место, то напал на него с двух сторон: узбеки, хотя захваченные врасплох, бились с бешеным мужеством, но все же более многочисленные и в то же время не менее храбрые солдаты, красноголовые не только одержали победу, но, что было гораздо важнее, окружили самого Шейбани, который попытался пробиться со своими, но был убит (29 шабана 916 г. = 1 декабря 1510 г.). Для Измаила это был большой успех, обеспечивший за ним и за его династией прочное обладание Хорасаном; только благодаря этому их царство стало носить персидский характер. Правда, страна постоянно была открыта для нападений и хищнических походов узбеков с той стороны Оксуса, и, как известно, в последние столетия один округ за другим медленно сделались их жертвами, а позднее жертвами их соотечественников, туркменов, живших между Каспийским и Аральским морями; в то же время с другой стороны афганы завладели Гератом и его окрестностями. Таким образом, теперь лишь самая незначительная часть провинции Хорасана осталась в руках персов, и в течение всех 370 лет, во время которых они старались о ее защите, главной заботой каждого персидского правительства было отражение турецкого наводнения, волны которого постоянно набегали на пограничные холмы, подобно тому, как это делают теперь первые волны русского моря. Но это владение, без которого царство не могло бы иметь никаких сношений между северными и южными провинциями, разделенными большою пустынею (исключая дальнего окольного пути через Мидию), имело такое значение, что действительно вознаграждало всякое напряжение сил, равно как с другой стороны прямо можно сказать, что победа Измаила над Шейбани, собственно говоря, решила вопрос о вступлении в жизнь новоперсидского государства.
Ближайшей работой шаха было всеми возможными путями извлечь выгоды из этой победы. Если нельзя достаточно измерить, насколько выгодна была смерть такого энергичного и беспощадного врага, то все же вновь основанное им могущество узбеков на этот раз пережило смерть его основателя: ведь в момент поражения при хане было не все войско, а только малая часть его, огромное же большинство его воинов оставалось невредимым в Трансоксании и Туркестане и находилось под властью предводителей, подобных сыну Шейбани, Мухаммеду Тимуру, и его племяннику Убейдулле, из которых последний едва ли уступал в энергии своему умершему дяде. К тому же Измаил, у которого было достаточно забот на западе, вовсе и не думал о том, чтобы делать захваты у противоположной границы; у него было простое средство держать в страхе этих противников. В Кабуле сидел еще Тимурид Бабур II и внимательно высматривал удобный случай для того, чтобы перейти через Гиндукуш, наброситься на долину Оксуса и снова отбить у разбойников узбеков свое отцовское наследие. Поэтому, тотчас по получении известия о битве при Мерве, он снарядился в путь, двинулся среди зимы через горные проходы, занесенные снегом, на север и расположился в Кундузе, к востоку от Балха (в конце 916 г. = в начале 1511 г.). Шах Измаил не преминул обеспечить за собой столь полезного союзника: с обеих сторон обменялись дружественными посольствами, и хотя весной Сефевид и согласился на мир с узбеками, которые, опасаясь нападения с обеих сторон, держали себя довольно смирно, но это, однако, все-таки не помешало ему, после блестящих успехов Бабура в Бадахшане и Фергане, под предлогом нарушения узбекскими войсками договора, признать его недействительным и заключить формальный союз с победителем. Бабур получил в свое распоряжение вспомогательное персидское войско, и ему было обеспечено спокойное владение всеми захваченными у узбеков провинциями. В то время как Измаил возвращался с остальным войском в Азербайджан, где его присутствия требовал все увеличивающийся беспорядок соседнего Османского царства, Тимуриду действительно удалось совсем изгнать общего врага из Трансоксании и завладеть Самаркандом и Бухарой, равно как по ту сторону Яксарта — Ташкентом (917 = 1511 г.). Однако как для него, так и для шаха радость продолжалась недолго.
Всякая вещь имеет свою оборотную сторону, одну, если не несколько; так и возвышение шиитизма на степень государственной религии наряду со многими выгодами повлекло за собой и условия неблагоприятные. Поднятое везде Измаилом, чтобы придать больший вес своему делу, преследование суннитов, при котором как он, так и его кизил-баши вели себя в только что завоеванном Хорасане крайне жестоко, должно было вызвать сильное озлобление везде, где только симпатии народа не были, как вообще говоря в Персии, на стороне шиитского учения. Любовь, которой пользовался Бабур среди оседлого населения Трансоксании в качестве члена прежней царствующей династии, равно как вследствие своих личных качеств, сразу перешла в чувство ей противоположное, когда он в угоду своим союзникам стал одеваться по-персидски и так же одевал свою свиту, а в особенности когда он перенял у шиитов их чалму о двенадцати складках, ведь трансоксанцы всегда были ревностными суннитами и с явным неудовольствием смотрели на действия, которые не могли не предвещать им начала религиозного гонения и у них. Так положение Бабура было поколеблено прежде, чем узбеки, которые тем временем приводили в Туркестане в порядок свои боевые силы, начали против него враждебные действия; когда же следующею весной (918 = 1512 г.) это случилось, достаточно было одного чувствительного удара, который нанес ему Убейдулла, чтобы тотчас же принудить Бабура к отдаче Бухары и Самарканда. Правда, теперь сюда подоспел персидский правитель Хорасана с значительными военными силами: но он был столько же высокомерен и притом груб, сколько плохой полководец, поведение которого повредило Бабуру больше, чем помогли ему вспомогательные войска. Таким образом, решительная битва против Убейдуллы была проиграна; перс погиб с большей частью своих спутников, Бабур же, после напрасной попытки оставить за собой по крайней мере Кундуз, очутился в 920 (1514) г. в таком же положении, в каком он был три года тому назад.
Так окончилась последняя попытка изгнать узбеков из Трансоксании и Ферганы. С этих пор эти восточные турки окончательно завладевают областями Бухары и Самарканда, равно как лежащими на правом берегу Яксарта (Сырдарьи) Ташкентом и Ферганой, а с 932 (1526) г. и к югу от Оксуса Балхом и близлежащими округами, которые Бабур вынужден был оставить после начала его индийских походов. Перечисление их владений на этом не заканчивается. В то время как Бабур боролся еще за Трансоксанию, узбекские толпища под предводительством Ильбарса, внука родственного Абуль-Хейридам Ядгара, с согласия суннитски настроенного населения Хорезма изгнали чиновников, посаженных туда персами после битвы при Мерве (приблизительно 918 = 1512 г.), и начали властвовать над страной, сначала имея резиденцию в Ургендже и только гораздо позднее в Хиве, от которой, как известно, это государство получило свое название, подобно тому как другое государство, куда Убейдулла перенес свою резиденцию после формального принятия высочайшего сана (939 = 1533 г.), привыкли называть Бухарой.
Верховные правители этих двух новых земель также назывались ханами, как с давних пор монгольско-татарские государи: поэтому-то оба эти государства называют просто ханствами. Они были устроены по древнему образцу Чингисхана, к потомкам которого принадлежали как Абуль-Хейриды, так и Ядгариды: беки узбеков выбирали хана из семьи основателя династии, но не отдавая предпочтения наследникам по прямой линии; власть его над своими подданными никогда не была безусловна, так как основывалась на добровольном признании. Устройство курилтая, то есть собрания беков для решения наиболее важных вопросов, даже Тимур сохранил в целости; но всецело подчинить влияние беков на свои племена воле хана удавалось только совсем особенно выдающимся личностям. Такой личностью был Шейбани, а позднее Убейдулла (939–946 = 1533–1539) и Абдулла II (991–1006 = 1583–1598), но подобных правителей мы находим так же мало в изобилии здесь, как везде. Таким образом, военные способности узбеков, которые, по-видимому, не ослабевали в течение целого столетия, к сожалению, даже слишком часто тратятся на внутренние раздоры; между обоими ханствами в отношении друг к другу также не всегда господствует доброе настроение. Поэтому, несмотря на все военные дарования узбеков, они в конце концов никогда не могли играть значительной роли в истории исламских государств; представляя источник постоянных мучений и вечных опасений для пограничных персидских провинций, при случае и для временных владетелей Кабула и окрестностей, они то завоевывают, то теряют ту или другую полосу Хорасана и Джурджана, никогда не достигая полного обладания обеими областями. Позднее, к концу XI (XVII) в., уменьшается и их воинственность. Следствием этого было то, что в 1165 (1751/52) г. афганы завладели округами Балха и Кундуза (к югу от Оксуса), которые и доныне находятся в их руках; что еще раньше, приблизительно в начале прошлого века, от ханства Бухары отделяется новое ханство Хоканд (Кокан или Фергана); что позднее этот процесс раздробления выразился образованием других мелких государств, которые, правда, отчасти находились под формальною верховной властью Бухары, например Уратюбе, Шехрисебз, Хисар — этот процесс продолжается еще в нынешнем столетии. Династии обоих государств также не остаются одни и те же. Шейбаниды или Абуль-Хейриды правят в Бухаре до 1006 (1598) г., когда их отстраняют астраханцы, то есть потомки астраханских ханов, также происходивших от Чингисхана, которые в 961 (1554) г. были лишены русскими своей власти, позднее, около 975 (1567) г. поселились в Бухаре под защитой Абуль-Хейридов, породнились с государями страны и, наконец, заняли их место. Астраханцы, могущество которых уже по прошествии одного столетия было окончательно поколеблено возрастающею непокорностью эмиров и уменьшившеюся воинственностью войск, сохраняют свою номинальную власть, уступив действительную своим домоправителям, до 1214 (1799) г., когда их замещает Хайдер-хан, принадлежащий к узбекскому племени мангутов, но по матери, однако, родственник древней царствующей династии. К династии последнего принадлежат и нынешний представитель его, прозябающий в Бухаре, также носящий название хана, но с тех пор, как сюда уже в 1285 (1868) г. проникли русские, этот титул имеет столь же малое значение, как и титул его соседа в Хиве и существует только в угоду англичанам для поддержания дипломатической фикции. Хивинские ханы также уже не потомки Ядгаридов: а именно уже с 1126 (1714) г. хивинские узбеки, которые находили, что государи их забрали слишком большую власть над ними, приняли следующую оригинальную меру: в названном году они устранили царствующую династию и на ее место сажали какого-нибудь Чингизида какой-нибудь другой ветви из Бухары или какого-либо другого места; по своему усмотрению они то назначали, то свергали его; такой хан получал жалованье и мог свободно избрать себе место жительства, пользовался торжественным почетом, между тем как управлением занимался представитель знати, который по деликатности назывался инак, «младшим братом», и должен был принадлежать к числу родственников определенной знатной семьи.
