Все хотят получить кусок единорога. Единорог – это компания, внезапно оцененная в миллиард долларов. У меня есть подходящий термин для компании, которую внезапно НЕ оценили в миллиард долларов: единожоп.
7.3. Инвестиции – это не только лишь хорошо
Один стартапер, назовём его Чук, после семи лет «крови, пота и доширака» (на самом деле это, как правило, пиздёж, но давайте для разнообразия поверим) построил-таки свой дом дружбы
[89]. Получил солидный раунд инвестиций от топового венчурного фонда, подрос ещё. В 2011 году ребята были на финальной стадии переговоров о продаже бизнеса за 88 млн долларов. Сделка была на мази, и Чук собирался стать богатым человеком – а венчурный фонд, вложивший в него денег, мог удвоиться.
Но в последний момент инвестор, у которого было право вето на подобные сделки, зарубил тему. «Они сказали мне подождать предложения пожирнее», – пишет Чук в своём бложике. Конечно, вокруг ведь одни миллиардеры!
Предложение пожирнее не пришло. Ни через год, ни через два. Компания потеряла ускорение – ну естественно, это был уже не стартап. Ко-фаундеры заебались и ушли. Ну и когда он захотел получить за свои ночные дошираки хоть что-то, пришлось довольствоваться суммой в десятки раз меньше того красивого предложения. Эта история – одна из многих, о которых мы не слышали. Всегда помните о дельфинах
[90]!
Ребята, собравшие кучу денег, кажутся невероятно успешными. Любому предпринимателю это приятно, особенно когда в него «верят» солидные господа, управляющие миллиардными фондами. В теории, конечно, всё красиво: капиталисты дают кэш, советы и связи, ну и, конечно, пиар и вдохновение.
Но с чужим баблом есть и некоторые проблемы.
Во-первых, фонды делают крупные ставки. И им нужны крупные выигрыши. Чук узнал это на горьком опыте: фонд, который в него проинвестировал, хотел получить не 10 и не 25 миллионов долларов. Фонду нужна была минимум соточка!
Во-вторых, большие венчурные капиталисты стали очень разборчивы и редко делают больше 2–3 инвестиций в год. Они ищут стартапы, которые показывают взрывной рост на широких рынках. Компания, которая продастся за 50 миллионов долларов и принесёт им 30 процентов прибыли, не сыграет большой роли. Хозяева и вкладчики фонда приходят туда не за этим.
Инвесторы предпочтут затоптать маленький хороший стартапик до смерти, пытаясь вытащить его в единороги, чем согласятся на небольшую положительную сделку. А фаундерам придётся пропустить классное лично для них предложение лишь потому, что большому дяде оно кажется недостаточно грандиозным.
Венчурное финансирование ищет быстрорастущие компании, а не изобретателей чего-то нового и прекрасного. Они хотят сделать из вас стомиллионную контору задолго до того, как вы готовы вырасти до десяти миллионов. Капиталист будет любой ценой педалить за бешеный рост. Стань большим или стань ненужным: выбирай!
Фонду нужен рост от 10 до 30 раз, и нужен он в течение 6–8 лет. Редко какой фонд создаётся на более долгий срок. Поэтому компаниям приходится рвать жопу и решать проблемы, о которых они даже не думали.
Росту доходов уделяется такое огромное значение, что никто не смотрит, какой ценой оно происходит. Давайте наймём в два раза больше продавцов! Ну и что, что первая пачка долбоёбов себя не окупает! Надо ещё! Потратим миллион на рекламу, чтобы заработать 500 тысяч. Вот это я понимаю – бизнес!
Ну, и, конечно, фаундеру придётся отдать жирный кусок своей компании. Во время посевного раунда, когда вы предлагаете долю семье и друзьям (и какому-нибудь бизнес-ангелу), компания обычно продаёт 10–20 процентов акций. Опционы первым ключевым сотрудникам – ещё столько же. После первых же раундов венчурного финансирования хорошо если у основателя останется 20 % от того, что он создал, ведь фонды будут требовать от 25 до 50 процентов за свои инвестиции. Вроде как это хорошо – цена компании растёт, но это не всегда полезно.
Возьмём два кейса – Ариану Хаффингтон (из того самого сайта-газеты Хаффингтон Пост) и Майкла Аррингтона (основателя сайта TechCrunch). Ариана продала свою компанию за невероятные 315 млн долларов, но множество раундов финансирования размыли её долю. На руки она получила 21 миллион. Майкл же продал ТехКранч за 40 миллионов баксов – в 8 раз дешевле Хаффингтона – но так как проклятых капиталистов он не привлекал, ему удалось вытащить 25–30 миллионов – остальное досталось топ-менеджерам с опционами.
Надо понимать, что венчурные капиталисты – не какие-то супер-учёные с гениальными моделями оценки стартапов. Скорее наоборот: они тычут пальцем в небо в надежде попасть в анальное отверстие однорогому чуду. Слепая вера, интуиция, косячок и чёрт знает что ещё. Будем честны – их советы часто приносят компании отрицательную пользу.
Три четверти стартапов, получивших финансирование, оказываются в жопе
[91]. А 95 % не приносят ожидаемого дохода. Фонды, понятное дело, не любят рассказывать о своих мертвецах. Больше половины венчурных фондов выдают инвесторам
[92] всего несколько процентов дохода (меньше индекса S&P), а 20 % вообще оказываются в убытках.
Да и куча кэша – ещё не гарантия успеха. Основателей заманивают огромными инвестициями, которых хватит на много лет работы компании. Но, похоже, что привлечённые суммы отрицательно скоррелированы с успехом.
7.4. Зарплаты топовых айтишников
А кто жрёт модные асаи боулы
[93] и ныряет в бассейны с шариками? Кто-кто, программисты! Я писал про вестинг в третьей главе «Хулиномики», но ещё раз поясню: это акции, которые «висят» на счету сотрудника, но выдаются лишь по истечении какого-либо срока работы в компании; обычно это год или два.
Так вот, за последний год-два появилась целая шобла особо ценных и продвинутых программистов, которые развалились в этих бассейнах, играют в настольный теннис по уютненьким комнатам отдыха, сидят по кафешкам и жрут дико полезные ягодки. Кстати, сейчас там в Долине принято вообще не жрать – наоборот, модно стало несколько дней в месяц голодать.
Люди, получающие зарплату в 250+ тысяч долларов в год (а то и 400+, что и по американским меркам уже очень дохера) сидят и ничего не делают, потому что ждут начисления своих вестингов. Поговаривают, что некоторым сотрудникам их руководители даже рекомендуют не показываться на работе, пока их акции потихоньку зреют в закромах.
