— Ну как курица, Том? — Голос прозвучал так, будто Мэтти сидела рядом.
Он тронул языком переключатель.
— Лучше не бывает.
— У меня это удовольствие еще впереди, позвали на лесопилку. Сказали, у нашего дерева какая-то аномально обширная сосудистая система. Спрашивают, ты ничего необычного не заметил?
— Нет, откуда? Лучевик мгновенно запекает срез, весь сок испаряется.
— Барроуз, он тут на лесопилке главный, показал мне поперечный распил последнего куска ствола. Пробковый и лубяной слой оказались вдвое толще, чем у обычных деревьев. Такого я еще не встречала, а ты?
— Нет, не припомню… А какие с этим проблемы? Сушить придется дольше, вот и все.
— Да тут больше тайн, чем проблем. Главное, непонятно, для чего такая мощная сосудистая система. Пускай дерево и очень большое, но и обхват веток соответствующий — зачем наращивать специализированные клетки в глубину? Другая загадка: часть пробкового и лубяного слоя оказалась мертвой или умирающей, и это не процесс превращения в древесину, потому что отмершие участки с ней не контактируют даже у луба. Возможно, тебе удастся пролить на это свет, Том.
— Да, непонятно… Может, все из-за размеров. Вдруг при таком объеме прежние закономерности не действуют?
— Возможно, хотя что-то не верится. Так или иначе, Барроуз хотел, чтобы ты был в курсе. Ладно, пойду ужинать. А ты отдохни как следует.
— Постараюсь, Мэтти.
— Ну, пока. Конец связи.
На дереве ночь наступила рано. Хохотушки, вернувшиеся с полей, присоединились к общему хору в глубине темно-зеленого сумрака в блаженном неведении, что сегодняшнее разорение — только начало беды. Сквозь просветы в листьях над головой тускло замерцали первые звезды. Стронг сидел на ветке, пытаясь собраться с мыслями, но они перемешались, как скомканные письма в мусорной корзине. Сжечь бы их все, но как, если в роли корзины твоя собственная голова?
На небо взобралась первая луна Пенелопа, посеребрив края листьев и правый рукав Стронга. Он озадаченно глянул на руку, потом встал и забрался в палатку — стало ощутимо холодать. Включил походный костерок на малую мощность и стал смотреть через вишнево-красное искусственное пламя на ночную листву. Широкая ветвь, на которой был разбит лагерь, простиралась вдаль, словно аллея в глухом лесу, а в конце сверкало серебром лунное сияние.
Сияние шевельнулось — рука, нога, размытый слепящий овал лица. Затем отдельные фрагменты слились в тонкую женскую фигуру. Легкой походкой она прошла по тенистой аллее и присела напротив возле костра. Золотистые днем, теперь ее волосы стали лунно-серебристыми.
«Я видел тебя утром… там… — выдавил он, снова не слыша себя, — на самом верху… Это ведь была ты?»
«Да, я».
«Я махал тебе, но ты не ответила… Боялся тебя поранить. Что ты там делала?»
«Наблюдала за тобой».
«А потом, когда я срезал верхушку? Я тебя больше не видел…»
«Зато видишь теперь».
«Вижу… Ты дриада?»
«В некотором смысле».
«Мы часто шутим по поводу дриад. Будто бы надеемся встретить их на деревьях… Странное дело — мне никогда не приходило в голову, да и Пику с Синим Небом наверняка тоже, что таких, как мы, древорубов дриады должны ненавидеть больше всего на свете».
«У меня нет ненависти к тебе… и даже к тем, кто тебя нанял. Все вы часть неизбежного».
«Почему? Если бы у меня был дом и кто-то начал рушить его, я бы обозлился не знаю как».
«У меня к тебе нет ненависти, — повторила она. — Ни к тебе, ни к другим».
«А зря, — вздохнул он. — Ты живешь тут одна?»
«Да».
«Я тоже совсем один».
«Но не сейчас».
«Да», — согласился он.
Пенелопа поднималась все выше, и блик лунного света лежал на лице дриады. В серебряных лучах ее темно-синие глаза были прекрасны, как и она сама, — ничуть не хуже, чем днем. Что же станет с ней, когда дерево умрет?
«Я тоже умру», — ответила она на незаданный вопрос.
«Но почему? Есть же другие деревья… не такие, конечно, и далеко отсюда, но я помогу тебе перебраться… если хочешь».
«Нет, так не получится».
«На тех мертвых деревьях тоже жили дриады?»
«Да… если тебе нравится так их называть».
«И теперь они умерли?»
«Да, вместе с деревьями».
«Прошлой ночью я решил, что ты мне привиделась… а потом снова увидел — там, наверху».
«И снова решил, что это иллюзия».
«Да, конечно».
«Завтра опять решишь то же самое».
«Нет! Теперь я знаю, что ты настоящая».
«Сейчас ты знаешь одно, а завтра будешь знать совсем другое. Решишь, что я тебе приснилась. Меня трудно вместить в твою крошечную картину мира».
«Может, ты и права», — снова вздохнул он.
«Я знаю, что права. Завтра ты спросишь себя, как может дриада говорить на англо-американском в чужой голове, и без единого звука».
«В самом деле — как?»
«Вот видишь? Утро еще не скоро, а ты уже сомневаешься! Уже проскользнула мысль, что я лишь образ, созданный для защиты от одиночества и ночной скуки, от тяжких воспоминаний и кошмаров».
Она поднялась на ноги, вновь поразив его своей красотой. Стронгу отчаянно хотелось потянуться через вишнево-алое пламя и коснуться этой сказочной плоти, но руки его словно окаменели.
«Я ухожу, маленький земленыш, — прошептала она. — Оставляю тебя в твоей маленькой постельке в игрушечной палатке высоко-высоко на дереве. Спи, маленький земленыш, спи…»
Пик глянул в зеркало над стойкой на Мэри Джейн, сидевшую рядом со своим помощником. Она, конечно, тоже видела Пика. Их взгляды встречались в гладком отполированном стекле каждые несколько минут.
Что она пила, в зеркале было не разглядеть, по эту сторону стекла ее загораживали Мэтьюз и мэр с супругой, так что оставалось только догадываться. Впрочем, секрет небольшой: на Одуванчике Мэри Джейн пила только Магеллановы Облака и едва ли с тех пор переключилась на что-то другое. Сам Пик предпочитал виски с содовой — одна часть на сотню. Ему нравилось сохранять трезвость ума, когда все вокруг старательно затуманивали свой. Никакого похмелья наутро, и он всегда точно помнил, кто и что говорил. Но лучше всего было то, что они не боялись выставлять себя при нем идиотами, поскольку считали своим в доску.
Катерина заправляла в баре, и ее ладная фигурка смотрелась весьма пикантно в коротеньком детском платьице. Стойка была современная и не очень подходила к помещению даже несмотря на многочисленные предметы искусства квантектилей, украшавшие полки. Помимо Катерины и четы Вестермайеров здесь сидело еще с десяток жнецов — просто посетители, никак не связанные с телевизионщиками или древорубами. Типичные завсегдатаи — Пик уже успел разглядеть их и убедился, что соотношение пьяных, подвыпивших и просто балагуров здесь такое же, как и в любой компании.
