— Однако не добились, — вставила Мэтьюз.
— Вот-вот, не повезло им, ну и бизонам, само собой.
— При чем тут бизоны? — удивилась Катерина. — Ты же вроде из ирокезов, они бизонов не разводили.
— Ну да, ну да… один только маис, да и тот — смотреть не на что, на кукурузу не похож, початки как фасолевые стручки. За такое добро и воевать нет смысла. Бизоны — совсем другое дело… но их вообще никто не разводил, жили сами по себе. А потом пришел белый человек и всех извел. Может, и не у моих предков, но они были у всех индейцев, а я индеец! Пятьдесят миллионов их было, пятьдесят миллионов! А после прихода бледнолицых осталось пятьсот…
— Мне кажется, он пьян, — шепнул мэр, прячась за бюстом жены.
— Еще как, — кивнула Мэтьюз, приканчивая свой Старый Земной. — Ладно, мне пора на боковую.
— А ему не пора? — заволновался Вестермайер. — У вас там человек на дереве, а индейцу завтра управлять лебедкой, и вообще…
— Управлять он будет как всегда, — хмыкнула Мэтьюз. — Всем спокойной ночи! Отбой и конец связи.
V
Yggdrasill astralis.
Кора: от черной у основания ствола до темно-серой у вершины.
Внизу ствола и на основаниях нижних ветвей — крупно-бугристая с впадинами глубиной до 1,5 м.
Синее Небо проснулся еще до рассвета. Он всегда вставал рано, где бы ни находился и сколько бы ни выпил накануне. Сегодня он проснулся в постели Катерины и выпил вчера много, но чувствовал себя точно так же, как если бы почти не пил, а когда не пил совсем, до полной трезвости дело все равно не доходило.
Катерина еще крепко спала, и он не стал ее будить, а сразу тихонько оделся при свете розоватого сияния, исходящего из окна. Внутреннее освещение дома было огорожено черной ширмой. Очаровательная комнатка вечером вообще выглядела как детская, разве что кровать куда больше. Один только недостаток: потолок над кроватью уже начал подгнивать.
Выйдя из спальни, Синее Небо вышел через гостиную в парадную дверь. Рассвет вступал в свои права. Присутствие дерева ощущалось здесь постоянно: дом Катерины стоял близко к площади, и отсюда не было даже заметно, что верхушка дерева уже удалена. Его раскидистая крона маячила высоко над головой будто нетронутая.
Катерина уже вылетела из головы, да и с самого начала большого места там не занимала. Вот и площадь; на правую щеку упали теплые лучи восходящего солнца. Зеленое море нависало сверху, заменяя небо, где-то в листве среди могучих ветвей пересмеивались птицы-хохотушки. Хорошо, что там сейчас Стронг, пускай деревья убивают бледнолицые, они любят убивать.
Возле гигантского ствола, рядом с каменной купальней, пока не наблюдалось никаких следов порубки. Величественная колонна упиралась в необозримый черно-зеленый небосвод, а заросшая травой площадь блестела в утреннем свете. Завтра все изменится, здесь будут лежать огромные срезанные ветви и части ствола, а им с Пиком придется оставить тягач и заняться распиловкой, чтобы потом уносить их по частям.
До гостиницы было несколько кварталов, и индеец не торопясь зашагал туда. Утро — самое лучшее время дня, можно спокойно и в одиночестве поразмышлять о прошлом своего народа. Синее Небо частенько высмеивал предков, но только когда был пьян, и не всерьез. Да и не то прошлое он хотел вспоминать, не полуцивилизованное, когда люди сидели в домах и топали ногами в ожидании маленького народца, а настоящее, далекое прошлое каменного века в лесных чащобах Северной Америки. Может, и чуждое ему, но и настоящее ему было чуждо. Кто он такой? Ни то, ни се.
Рассвет под деревом имел зеленоватый оттенок. Синее Небо шагал в этом зеленовато-розовом сиянии и думал о Деганавиде. Такое имя — «Два речных потока сливаются воедино». Рожден, как Христос, от божества девственницей, покинул родное племя гуронов и уплыл на серебристом березовом каноэ, чтобы основать Союз пяти племен. Синее Небо шел, и перед глазами плескалась весенняя река со льдом по берегам, по которой двигалось каноэ Деганавиды, а мимо проплывали дикие места со старинными названиями: Торчащие скалы, Склон холма, Сломанные ветви, Старая вырубка… Он смотрел на заросшую травой рассветную площадь и видел их будто собственными глазами, испытывая жгучую зависть к тем, кто в отличие от него принадлежал к той забытой эпохе. Хотя… индейцы былых времен тоже убивали деревья. Когда их жалкие маисовые грядки переставали давать урожай, они расчищали новое место. Почва под деревьями всегда была плодородной и какое-то время кормила, а потом приходилось двигаться дальше. Однако деревьев было не счесть, и никто не боялся, что они закончатся. Даже когда пришли бледнолицые, никто поначалу не боялся… но потом они как с цепи сорвались. Сначала вырубали лес, чтобы освободить место под плантации и строить дома, а затем напридумывали кучу других причин: для бумаги, чтобы писать и вытирать рот и задницу; чтобы освободить место для своих дорог, парковок и городов. Деревьев не уцелело бы ни одного, не изобрети они, на счастье, межзвездный двигатель. Убийство деревьев продолжалось, но уже на других планетах… и теперь потомок индейцев помогает в этом, хотя ему самому вот это вот, к примеру, Большое дерево ну нисколечко не мешает. Зачем? Чтобы не гнили дома поселенцев? Ну разве что. По крайней мере не для того, чтобы печатать на бумаге всякие грязные книжонки…
Торчащие скалы, Склон холма, Сломанные ветви и Старая вырубка остались позади, и Синее Небо оказался перед гостиницей Пристволья. Поднялся на два пролета лестницы и постучал в дверь комнаты Мэтьюз. Ее голос откликнулся словно издалека.
— Мэтти, это я, Оуэн! — крикнул он. — Ты просила разбудить!
— Спасибо, Оуэн, — ответила она после паузы, и он спустился в столовую к завтраку.
Стронг завтракал, как и вчера, сэндвичами с яйцами, сыром и ветчиной. Допив кофе, он покурил на ветке под утренним солнцем, снял палатку и убрал ее вместе с костром в контейнер, который затем переместил как можно ниже. Подумал и зашагал вперед по ветви, совершенно забыв о страхе высоты. Чем дальше, тем сильнее она гнулась и качалась под ногами, но он упрямо шел, пока не увидел обломанный сук, на котором сидел ночью. Листья здесь уже начали вянуть. Стронг нисколько не удивился. Теперь он знал, что все было взаправду, просто хотел еще раз убедиться в этом при свете дня. Фантазия стала непреложным фактом.
Что ж, если так надо, пускай, но он сделает это своими собственными руками.
Да.
Он вернулся к обрезанному стволу и стал ждать, пока прилетит тягач.
Раз ничего не поделаешь, пускай. Дриада сказала, что умрет вместе с деревом, и она не лгала… но откуда ей знать наверняка? Просто она так думает. Когда умрет дерево, он спасет ее, не даст ей умереть! Они улетят вместе…
— Она не умрет! — сказал он громко.
Солнечный диск Гэндзи поднялся еще невысоко и просвечивал снизу зеленым сквозь остаток кроны. Стронгу нравился такой свет, нравились и голоса птиц в листве, начинало нравиться и само дерево, но мысли эти были неуместными и ненужными. Отогнав их, он стал думать о дриаде… Тоже не годится, даже еще хуже, ведь Большое дерево — ее дом.
