— Это птичий домик, — объяснил Стронг.
— Так и есть, — согласился Синее Небо.
— Ни хрена себе, — усмехнулся Пик, — чего только не придумают эти чокнутые друиды. Они что, и с птицами того?
Щели между огромными буграми коры были неровными, оставляя достаточно опоры для рук и ног, так что Стронг в конце концов понял, как именно аборигены взбирались на дерево. Привязал на пояс конец веревки, и карабкайся куда хочешь без всякого страха упасть.
«Мотылек» в небе давно исчез. Очевидно, Мэри Джейн уже наснимала много больше, чем требовалось. Тягач вернулся с лесопилки в последний раз с водой для мытья и ужином. Солонина с тушеной капустой, холодный чай, мороженое и яблочный пирог. Стронг жевал механически, едва ощущая вкус. Покончив с едой, он решил попробовать лазать по стволу, как аборигены. Смотал седельную веревку, повесил на плечо и стал спускаться, цепляясь за края бугров внутри огромной впадины. Получалось на удивление хорошо, и никаких сомнений, что именно так передвигались по дереву квантектили, не осталось. Почему-то они никак не выходили из головы — наверное, чтобы вытеснить мысли о дриаде, реальность которой к концу долгого рабочего дня стала размываться. Добравшись до основания огромной ветви, Стронг обнаружил, что щель уходит все глубже под кору, и до конца ее невозможно дотянуться. Протиснувшись дальше в узкий проход, он ощутил под ногами гладкий пол.
Сидя в номере гостиницы, Мэри Джейн просматривала отснятые метры, которые стали для нее записями Тома, а не дерева. Кое-где лицо получилось во весь кадр, и тогда она замечала тонкий шелк его редеющих волос и мечтательный взгляд светло-карих глаз. Бородка день ото дня становилась все гуще, оставаясь такой же шелковой, как и волосы. Нет, совсем не Генри Торо. Скорее, нищий поэт без стихов — робкий и чувствительный, когда-то влюбленный в нее. Утешитель, ниспосланный свыше, чтобы возродить для нее духовные ценности, которые она отвергла. Только как она могла тогда знать?
Место действия: переполненный танцзал в Одуванчик-сити. Длинноногая черноволосая девушка и лысеющий мужчина танцуют.
Он: «Меня зовут Том. Томас Стронг».
Она: «Зачем нам представляться друг другу?»
Он: «Я понимаю, просто очень хочется узнать, как вас зовут».
Она: «Мэри Джейн».
Он: «А дальше?»
Она: «Мэри Джейн, и все. Раньше была Мэри Янус, потом надоело».
Он: «Вы не с Одуванчика?»
Она: «Родилась на матушке Земле».
Он: «И я тоже! А… конечно, это не мое дело… но чем вы тут занимаетесь?»
Она: «Голографической съемкой. Я сетевая журналистка».
Он: «А кого снимаете?»
Она: «Не кого, а что. Большую бездну, каскад Тилингуит в долине Водопадов, Пунктирный хребет… Готовлю материалы для туристских каталогов».
Он: «А я лесоруб».
Она: «Рада за вас».
Он: «Очень приятно познакомиться с такой девушкой, как вы, Мэри Джейн. Вы… вы даже не представляете, как я рад».
Она: «Ну почему же… хорошо представляю. Мне часто попадаются одинокие путники, изнемогающие от жажды в пустыне».
Он: «Да я не в том смысле…»
Она: «В каком же?»
Он: «Я хотел сказать, что… в том смысле, что мне нужна была такая, как вы».
Она: «А я о чем?»
Он: «Я в смысле… может, сходим куда-нибудь вместе?»
Она: «Может, и сходим… когда-нибудь».
Он: «Я серьезно, Мэри Джейн».
Она: «Не надо серьезно, все равно толку не будет».
Он: «Не надо так…»
Она: «Черт, ты даже просить как следует не умеешь!»
Нет, не могла она тогда знать.
Хорошо, что день почти закончился, но она все-таки успела просмотреть записи. Утро началось плохо, похмелье от вчерашних Магеллановых Облаков смешивалось с оборванными щупальцами все того же сна, от которого она очнулась рывком. Рассерженная, что Пик не явился в бар, она решила спать одна, послав подальше воспрянувшего было духом Джерри и не обращая внимания на просящий взгляд Джонни-Боя.
Само собой, с таким началом и день не мог обещать ничего хорошего. Проблемы с голокамерами, проблемы с подключением питания — то одно, то другое. Кадры получились отвратные, хотя некоторые и годились. Например, где Том забивал в дерево нагель, а затем шел по ветви, широкой, как мост… или вот эти, где отделяется огромная масса листвы, и водопад крошечных алых лепестков рушится с неба на деревню. Мэри Джейн слегка приободрилась, но затем в памяти снова всплыл сон. Ноги топтали луг, усыпанный цветами, перед глазами вздымалась страшная гора. На экране крупным планом застыл лик «Спасителя», Том смотрел в упор. Мэри Джейн отключила запись и кинулась к окну. Распахнула створки, вгляделась в кровли домов и дворики с играющими в песочницах детьми. В ближайшей крыше, гладкой, без черепицы, зияла неровная дыра. «Всюду гниль… и во мне тоже, — мелькнула мысль. — Весь мир гниет, и планеты, и звезды, и галактики. Одна гниль, куда ни глянь».
Темное пятно на стене все расползалось, и начало захватывать изящные ступеньки заднего крыльца. Дверь уже висела на одной деревянной петле. Вестермайер стоял в тени, падавшей от соседнего дома, и беспомощно смотрел, как косые лучи вечернего солнца пытаются прогреть умирающую древесину. Жена, обратившая его внимание на новые повреждения, едва он вернулся, стояла рядом.
— Вот только сегодня заметила, — вздохнула она.
— Но почему именно у нас? — возмущался он. — Почему не у соседей?
— Не только у нас, ты же знаешь… Таких полно в деревне.
Он ткнул пальцем в гниль, погрузив его почти до половины. К горлу подступил тошнотворный комок.
Ну конечно, он знал, потому, собственно, и поддержал общее решение снести Большое дерево. Когда пришло первое сообщение о гнили на одном из окраинных домов, в голове тут же мелькнуло страшное слово: «Чума!» У ботаников была маленькая лаборатория в Гелиспорте, и образцы гнили немедленно послали туда. Загадочная болезнь, уничтожившая другие поселки и деревья, оставалась гипотетической, так что специалисты не искали что-то определенное, зато обнаружили местную разновидность микроскопических грибков-сапрофитов, питающихся мертвой древесиной. Один эксперт отправился с Вестермайером в Пристволье и, осмотрев дом, вынес вердикт, который и стал дереву смертным приговором: «Избыточная влажность и тень — вот ваши враги, из-за них гниют дома». К тому времени гниль уже распространилась и на некоторые другие. Тогда председатель кооператива промолчал, но от него почти ничего и не требовалось. Жнецы были не прочь избавиться от дерева еще с первой осени, когда весь поселок засыпало облетевшими листьями. Теперь оставалось лишь бросить новую искру, и Вестермайер не преминул это сделать.
Он снова сунул палец в темное пятно, и палец провалился еще глубже. Мэр оглянулся на дерево. Снизу оно совсем не изменилось — такое же гигантское и раскидистое, как и три дня назад. Видимая безмятежность растительного великана действовала на нервы. Вестермайер никогда не любил деревьев. Родился он на окраине Великой Американской пустыни, где их почти не было, а до назначения в кооператив преподавал в открытой сельскохозяйственной школе Мексиканской зоны мелиорации — там их вообще не было. Здешнее дерево поначалу испугало мэра, как и всех остальных жнецов. От него захотелось избавиться после первого же взгляда. Может быть, оно это чувствовало? Может, потому и атаковало его раньше, чем соседей? Знает его лучше, чем он сам? Кто он такой? Убогий пришелец из иного мира, который верит в свое убогое предназначение и навязанный кем-то смысл жизни, заменяет чудесной «золотой» пшеницей все, что недодала ему жизнь, стремится овладеть этим золотом для себя и своих близких, считает поселок своей собственностью… Вы только поглядите на него! Он же первый напал, первый ступил на тропу войны. Наверное, так дерево и думает…
