Эти два подводных камня создают проблему, с которой столкнулись мудрецы Востока и Запада:
[3] существует ли продолжительное удовлетворение, которое выходит за пределы скоротечного и амбивалентного характера наслаждения? Удовлетворение, которое не было бы ограничено во времени, не зависело бы от внешних обстоятельств, не стало бы в конечном счете плохим спутником? В некотором смысле, более глобальное и более продолжительное наслаждение. Для определения подобного состояния было придумано особое понятие: понятие счастья. В середине первого тысячелетия до нашей эры именно это положило начало в Индии, Китае, равно как в Средиземноморском бассейне, философским поискам, в ходе которых мудрецы и мыслители, пытавшиеся преодолеть слабости и границы наслаждения, получили различные ответы.
Но хотя ответы были разными, большинство из них сводилось к трем главным пунктам: нет счастья без наслаждения, но, чтобы быть счастливыми, мы должны научиться распознавать и обуздывать наши наслаждения. «Никакое наслаждение само по себе не есть зло; но средства достижения иных наслаждений доставляют куда больше хлопот, чем наслаждений»,
[4] – говорит нам Эпикур. Эпикур предстает перед нами в облике философа наслаждения. Однако на самом деле Эпикур был великим философом воздержанности. Он не запрещал наслаждения, не проповедовал аскезу. Нет. Но он считал, что избыток наслаждений убивает само наслаждение. Что человек получает намного больше наслаждения, если он умеет ограничивать количество наслаждений и отдавать предпочтение качеству того, что доставляет ему это самое наслаждение. Что человек намного более счастлив среди друзей, объединившихся вокруг стола с простыми, но вкусными яствами, чем на пиру, где изобилие блюд и сотрапезников мешает ему наслаждаться качеством первых и обществом вторых. В определенном смысле Эпикур был предвестником тенденции, которая в наши дни развивается в нашем обществе, пресыщенном материальными благами и наслаждениями, – less is more (меньше значит больше), которую можно было бы истолковать как «меньшее есть лучшее» или охарактеризовать выражением «счастливая умеренность», этой самой умеренностью, столь дорогой сердцу крестьянина-философа Пьера Раби и перекликающейся с «силой воздержанности».
Эпикур продолжает: «Поэтому когда мы говорим, что наслаждение есть конечная цель, то мы разумеем отнюдь не наслаждения распутства или чувственности, как полагают те, кто не знают, не разделяют или плохо понимают наше учение, – нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятения души. Ибо не бесконечные попойки и праздники, не наслаждение мальчиками и женщинами или рыбным столом и прочими радостями роскошного пира делают нашу жизнь сладкою, а только трезвое рассуждение, исследующее причины всякого нашего предпочтения и избегания и изгоняющее мнения, поселяющие великую тревогу в душе.
Начало же всего этого и величайшее из благ есть разумение».
[5] Слово «разумение», phronesis по-гречески, не имело для философов Античности того значения, которое оно приобрело в наши дни. Для них «разумение» означало добродетель ума, которая позволяет нам правильно распознавать, судить и выбирать. Аристотель, живший на несколько десятилетий раньше Эпикура, говорит, как и Эпикур, что эта интеллектуальная способность играет главенствующую роль при распознавании: надо понимать, что для нас хорошо, а что плохо. По мнению Аристотеля, именно благодаря способности разума распознавать мы можем стать добродетельными и жить счастливой жизнью. Аристотель превращает добродетель в неустранимый элемент для достижения счастья. В своей «Никомаховой этике» он определяет ее как середину между двумя крайними противоположностями, которая ведет к счастью через наслаждение и благо: «Серединой же по отношению к нам я называю то, что не избыточно и не недостаточно. <…> Поэтому избытка и недостатка всякий знаток избегает, ища середины и избирая для себя [именно] ее, причем середину [не самой вещи], а [середину] для нас».
[6] Например, храбрость есть золотая середина между страхом и безрассудной удалью, этими крайностями, которые – каждая на свой манер – могут поставить нас в неприятное по меньшей мере положение. Точно так же воздержанность – еще одно свойство, которое высоко ценит Аристотель, – является золотой серединой между аскезой (отказом от наслаждений) и распутством, двумя путями, исключающими возможность обрести счастье.
За два века до Аристотеля, на этот раз в Индии, Будда на собственном опыте познал, что такое крайности, чтобы затем констатировать их пустоту. Прежде чем стать великим мудрецом, Сиддхартха – это его настоящее имя – был правителем, погрязшим в наслаждениях. Однако он не был счастлив. Отказавшись от титула, семьи и имущества, он присоединился к аскетам, которые жили в лесах на севере Индии, умерщвляя свою плоть. Но, прожив с ними десять лет, он убедился, что по-прежнему не был счастлив. Эти два жизненных опыта привели его к «пути золотой середины», срединному пути, пути воздержанности и равновесия, который и является источником счастья. Китайская традиция называет этот путь путем гармонии, состоянием равновесия, позволяющим энергии, присутствующей в природе, плавно циркулировать и проявляться в любой человеческой деятельности.
Итак, нет счастья без наслаждения, но наслаждения умеренного и тщательно выбранного. Но поскольку наслаждение является скоротечным и зависит от внешних, неподвластных нам причин, то встает новый вопрос: как сделать счастье продолжительным? Иначе говоря, как оставаться счастливым, если я потеряю работу? Если от меня уйдет мой партнер? Если я заболею? Философы Античности отвечали, что нужно научиться отделять счастье от внешних причин и находить для него новые причины, но на этот раз внутренние, в себе. Это высшая стадия счастья, называемая мудростью. Быть счастливым означает принять жизнь и любить ее таковой, какая она есть. Это означает не стремиться любой ценой изменить мир в соответствии с собственными желаниями. Это означает радоваться тому, что у тебя есть, и не желать большего. Прекрасное высказывание, приписываемое Августину Блаженному, в полной мере подтверждает эту мысль: «Счастье – это вожделение того, чем ты уже обладаешь». Оно также перекликается с моралью стоиков, которая побуждает нас отличать то, что от нас зависит, от того, что не зависит от нас. Можно попытаться изменить то, что зависит от нас. Я пристрастился к алкоголю и азартным играм, но я могу изменить свои привычки. Я встречаюсь с людьми, которые плохо на меня влияют; я стану реже встречаться с ними. Но как реагировать на то, что не зависит от нас? Что делать, если жизнь подвергает нас суровым испытаниям, когда происходит несчастный случай, умирает близкий нам человек, разражается катастрофа? Стоики говорили, что мудрость состоит в том, чтобы принимать все, на что мы не можем повлиять. Свои воззрения стоики иллюстрировали притчей о собаке, которую тащит за собой телега. Если собака будет сопротивляться и отказываться следовать за телегой, телега все равно силой потащит ее за собой, и к месту назначения собака прибежит измученной и израненной. Если собака не станет отбиваться, то последует за телегой и преодолеет тот же путь, но при этом будет меньше страдать. Поэтому предпочтительнее смиряться с неизбежным, а не отвергать его и бороться с судьбой. Если нет никакой возможности поступить иначе, лучше принять вещи такими, какие они есть, согласиться с жизнью. Разумеется, это не происходит по мановению волшебной палочки. Даже для большинства стоиков мудрость оставалась целью, которую тяжело достичь. Лишь немногим удается добраться до нее.
