Я начал изучать философию во Фрибургском университете, в Швейцарии. Перейдя на второй курс, я решил сменить место жительства. Я выбрал прекрасный дом, буквально купающийся в солнечных лучах. Он находился на природе, на берегу реки, и в то же время близко от университета. Я должен был занять одну из трех комнат, предназначенных для студентов. В конце учебного года, перед отъездом в Индию на четыре месяца, я пришел в этот дом, чтобы оставить там свои личные вещи. Меня встретила очаровательная англичанка, студентка медицинского факультета, в которую я влюбился с первого взгляда. И это чувство было явно взаимным. Потом я поехал в Индию, встречался там с тибетскими духовными наставниками, работал в лепрозории и в Доме для умирающих, которым руководили сестры Матери Терезы, как я уже об этом рассказывал. В Индии я почувствовал тягу к монашеской жизни, которая позволила бы мне полностью посвятить себя духовной жизни и в то же самое время продолжать изучать философию. Возвратившись назад с твердым решением уйти в монастырь, я пришел в дом, расположенный во Фрибурге, за своими вещами. Молодая английская студентка, ничего не знавшая о том, что произошло со мной за эти месяцы, встретила меня с такой добротой, что я смутился. Мне никак не удавалось сказать ей о своих намерениях. Мы беседовали около двух часов, прежде чем я наконец решился. Она расплакалась, я был потрясен. Наше чудесное знакомство не могло больше продолжаться. Я, взволнованный до глубины души, взял свои чемоданы. Потом я ушел в монастырь, расположенный во Фрибурге. Там община, членом которой я стал, выделила мне комнату для ночлега. Монастырь, в котором жили несколько старых монахинь, был суровым и холодным. Двери келий выходили в длинный мрачный коридор. Нелюбезная усатая монахиня проводила меня до моей кельи. Это было помещение площадью шесть квадратных метров, в котором пахло затхлостью. Перед тем как уйти, она сухо дала мне несколько наставлений. Едва за ней закрылась дверь кельи, как я подумал об очаровательном доме на берегу реки и о прелестной молодой женщине, с которой я расстался. За несколько мгновений я мысленно прожил вместе с ней восхитительную историю любви в том лучезарном месте. Потом я посмотрел на угнетающую келью, где отныне мне суждено было жить, подумав, что мне, возможно, придется провести остаток моих дней в этом угрюмом месте. И вдруг мое сердце обратилось к Христу, за которым я решил идти. Огромная, совершенно неожиданная радость переполнила меня. Полночи я плакал от радости. Я испытывал чистую радость, что отдал свою жизнь, что больше не принадлежу себе.
В монастыре я провел почти три с половиной года. В первый год я познал удивительные радости, несмотря на трудности целомудренной и суровой жизни. Потом я постригся в монахи, сделав первый шаг к становлению на монастырский путь. В ту же ночь мне приснился яркий и в то же время тревожный сон. Я в монашеском одеянии стоял на лыжах на вершине горы, взяв на себя обязательство побить мировой рекорд по скорости. Я решил молнией пролететь по склону. На другой стороне горы собралась многочисленная толпа, хотевшая посмотреть на это зрелище. Я побил рекорд, но не сумел затормозить и на огромной скорости вылетел на противоположный склон. Я пронесся сквозь растерявшуюся толпу, взлетел на вершину другой горы… а потом упал в бездонную пропасть.
В последующие недели я пережил глубокой психический кризис. У меня пропал сон, появились фобии, без всяких видимых причин меня охватывала гнетущая тревога. Позднее я понял значение сна и кризиса: мое эго было плохо структурировано. Мое эго было уязвимым. Оно искало признания, по-прежнему, разумеется, моим отцом, ведь я продолжал желать его одобрения сильнее, чем одобрения других людей, общества. Безусловно, мое желание приобщиться к монастырской жизни было вызвано подлинной любовью к Христу и стремлением духовно совершенствоваться. Однако в то же самое время оно было навеяно желанием получить признание, самоутвердиться и превзойти отца в иной области социальной жизни, где он преуспел, ведь он был государственным секретарем. Я хотел стать святым! В глубине своего естества я не был свободен. Симптомами этого невроза служили фобии и тревоги.
Мне потребовалось два года, чтобы это понять. Осознание произошло благодаря лекции Жана Ванье, основателя общин-поселений «Ковчег», где умственно отсталые люди живут месте с помощниками по жизни. Жан Ванье приехал, чтобы рассказать нам об одной из самых опасных ловушек духовной монашеской жизни – о нарциссической ране и потребности в признании, которое является неизбежным следствием этой раны: человек стремится возвыситься, стать духовным героем, но при этом не осознает уязвимости, на которой зиждется подобное стремление. Для меня это стало настоящим озарением, источником огромной радости, позволившей мне более трезво и правдиво продолжать свой внутренний путь. Через несколько месяцев я принял решение не давать окончательного обета и уйти из монастыря. Это решение было продиктовано также и другими причинами, в частности растущим интеллектуальным дискомфортом. Я больше не мог мириться с определенными речами, сущность которых прекрасно передает древнее изречение: «Вне Церкви спасение невозможно». Хочу привести только один пример. В Индии я неоднократно встречался с буддийскими монахами и индуистскими мудрецами, преисполненными состраданием. И я регулярно слышал, как западные богословы и священнослужители, с лицами столь же невыразительными, как и их сутаны, с презрением – и при полном непонимании – рассуждали о восточной духовности, «столь несовершенной по сравнению с христианской религией». Но глубинная причина, побудившая меня покинуть монастырь, несомненно, кроется в осознании нарциссической раны, которая побуждала меня искать признания через героическую духовную жизнь.
Не надо хотеть «убивать» эго
Таким образом, можно хотеть отстранить эго, но при этом постоянно попадать в сети, расставленные им! Фактически мы можем отстранить, превзойти эго только в том случае, если оно хорошо структурировано. В противном случае мы рискуем поддаться духовной иллюзии, которая может привести к безумию. В духовных сообществах, в частности в христианских и буддийских монастырях, мне доводилось встречать морально сломленных людей. Их эго было деструктурировано. Они стремились избавиться от него в поисках святости или освобождения, но это порой приводило к психотическому распаду личности. Духовная жизнь, особенно в наши дни, не может экономить на психологической работе, на истинном усилии на пути познания самого себя и своих мотиваций. Тем более что порой происходит недопустимое смешение понятия «отстранить эго», то есть перестать идентифицировать себя с ним, с понятием «убить эго». Ибо отстранить эго не означает убить его или уничтожить личность и чувство индивидуальности, на котором основывается наша личность. Подобное смешение свойственно некоторым западным необуддистским кругам. Мы также встречаем его у последователей христианского аскетического течения, основанного на «презрении к я», которое поощряет ненависть к самому себе во имя любви к Богу и практике умерщвления плоти и иных унижений, направленной на то, чтобы сломить эго и с корнем вырвать его. Но подобная практика приводит к последствиям, прямо противоположным тем, на которые мы рассчитывали. Разве о янсенистских монахинях из аббатства Пор-Рояль, приверженцев умерщвления плоти, не говорили, что они были «чисты, как ангелы, но надменны, как демоны»?
