Покинув монастырь, я принял решение интенсивно работать над собой, над своими эмоциями и верованиями. Словом, провести работу по индивидуации: я чувствовал потребность познать и понять самого себя. После курсов психоанализа и других видов терапии, которые помогли мне реструктурировать себя, я смог продолжить духовный путь на более прочных, более зрелых основах. Но дело не ограничилось только терапевтической работой. Мне посчастливилось приобщиться к аффективной жизни, буквально вскормившей меня. А позднее я получил социальное признание в профессии, которая придала мне новые силы, принесла успокоение. Сегодня сочетание этих усилий позволяет мне гораздо легче отстранять эго, не находиться в постоянных поисках еще большего признания и, скажу откровенно, «не воображать о себе невесть что», а оставаться трезвомыслящим. Но, повторяю еще раз, это стало возможным только потому, что мое эго было хорошо реструктурировано, сформировано, а я сам добровольно признал свои теневые стороны. Без любви, без признания, без усилия начать мыслить здраво, я, вероятно, по-прежнему жил бы в зависимости от одобрительных или осуждающих взглядов других людей. Глубокая радость, которая отныне наполняет меня, связана с этой продолжительной работой по освобождению и единению, по рассоединению и воссоединению, по отстранению и согласию с жизнью, работой, которую я веду вот уже почти тридцать лет… и путь мой еще далек от завершения!
Можно впасть в отчаяние и убедить себя, что довольно скучно соглашаться на подобные усилия, чтобы приобщиться к источнику постоянной радости, что жизнь несовершенна, слишком трудна и требовательна. Было бы гораздо проще, если бы радость давалась нам сразу, если бы не надо было работать над собой, чтобы довести радость до совершенного состояния. В последней главе этой книги мы увидим, что на самом деле совершенная радость дарована нам с первых же минут нашего прихода в этот мир. И эта радость называется радостью жизни. Как справедливо подчеркивает философ Клеман Россе, «любая совершенная радость заключается в радости жизни, и только в ней одной».
[50] И только потому, что мы утратили эту первоначальную радость, нам приходится прибегать к усилиям по рассоединению, воссоединению и согласию. Радость жизни ребенка – это совершенная радость. То чувство, которое переполняет святого и мудреца, является вновь обретенной радостью ребенка. Но на этот раз ничто не сможет заставить ее исчезнуть, потому что радость стала активной и сознательной.
Глава 7
Радость жизни
И если душа наша хоть один единственный раз дрогнула от счастья и зазвучала, как струна, то для того, чтобы обусловить одно это событие, потребовались все вековечности мира.
[51]
Фридрих Ницше
«Радость жизни» – так называется двенадцатый том романа-реки «Ругон-Маккары» Эмиля Золя. Его героиня, Полина, осиротевшая в десять лет, покидает Париж и переезжает на хутор Бонвилль, где живут Шанто, установившие над девочкой опеку. «С первой же недели присутствие Полины внесло в дом радость. Ее здоровая уравновешенность и спокойная улыбка смягчали глухое раздражение, в атмосфере которого жили Шанто», – пишет Золя. Радость жизни Полины была заразительной. «А в Полине все сильнее била ключом любовь к жизни. <…> Она принимала жизнь, любила жизнь со всеми ее отправлениями, не испытывая ни страха, ни гадливости, встречая ее торжествующим гимном здоровья», – продолжает Золя. А ведь жизнь у Полины была нелегкой. Сначала Полину бросил ее возлюбленный, потом ее вынудили выйти за него замуж. Полине доставалась самая неблагодарная работа, но она никогда не изменяла своему счастью. Старику, который спросил Полину, чему она радуется, она ответила так: «Я стараюсь отвлечься, чтобы не поддаваться тоске, и потом я думаю о других: это меня трогает, и я могу терпеливо переносить несчастье».
Спонтанная радость детей
Эту мгновенную, естественную, спонтанную радость мы наблюдаем у детей, когда они еще не начинают размышлять и беспокоиться. В раннем детстве существует короткий период, когда эго еще не образовалось, а интеллект не сформировался. Маленький человек еще не утратил доступа к своей интуиции, к своей самости, не стал пленником своего воображения. Ему еще доступны чистые радости, рождающиеся в единении с другими людьми, с миром. С возрастом, форматированием, развитием страхов и печалей это состояние затушевывается, а потом и вовсе исчезает. Очень быстро – причем в наши дни все быстрее и быстрее – начинает расти эго. Теперь ребенок боится потерять свое эго. Он попадает в зависимость от конфронтации, соперничества, конфликтов, контроля. В то же самое время у ребенка исчезает способность искренне восхищаться, как и совершенная радость.
Таоистские духовные наставники не ошибались, когда утверждали, что воплощением мудреца является не только старик, но и – а возможно, и в первую очередь – ребенок, который живет в невинности, спонтанности жизни, свободе по отношению к своим эго и интеллекту, то есть в чистой радости. Для ребенка все просто, все очевидно. Иисус, как и таоистские духовные наставники, признал глубокую мудрость детства, когда обратился к ученикам, не хотевшим допускать к нему детей, чтобы те не мешали проповеди: «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него».
[52]
Мудрецы и святые, которых мне довелось повстречать и которые произвели на меня неизгладимое впечатление, всегда были похожи на детей. Они дышали радостью жизни, смеялись из-за каждого пустяка, были даже немного шаловливыми. Я двенадцать раз встречался с далай-ламой, и каждый раз у меня возникала одна и та же мысль: этот человек, который несет на своих плечах все несчастья тибетского народа, постоянно пребывает в радости и заливается смехом каждые две минуты… А ведь это может привести в отчаяние многих парижских интеллектуалов, которые сочтут такое поведение глупым! Я встречался со старыми монахами-бенедиктинцами и христианскими отшельниками, которые тоже постоянно смеялись и пребывали в детской радости, что резко контрастировало с их почтенным возрастом. Это, несомненно, одно из благодеяний, которое глубокая старость дарит тем, кто согласился отказаться от контроля за своей жизнью, стать уязвимым, испытывать потребность в помощи в своей повседневной жизни. Старики часто становятся похожими на детей и пребывают в радости жизни.
В этой книге я несколько раз упоминал о своем отце. Сегодня ему под девяносто. Это человек, на котором лежала высокая профессиональная ответственность и который долгое время хотел контролировать все в своей жизни. Сейчас он соглашается, чтобы о нем заботились, чтобы ему помогали. Никогда прежде я не видел его таким безмятежным, таким веселым, поддерживающим со своими близкими равноправные отношения. Он перестал быть человеком, который доминирует, который учит и руководит. Он стал человеком, который нуждается в помощи других людей, который находится с ними в тесном единении. Уязвимость, с которой он согласился, сделала его более безмятежным, более радостным. Большую часть своей жизни он упорно стремился доказать свою значимость. Теперь он живет только в единении с другими людьми, в простой теплоте своего сердца.
