Большинство современных философов считают подобные поиски невозможными, потому что они нерациональные. Другие философы полагают, что они возможны, но недоступны для современного западного человека. Действительно, твердят нам на все лады, поскольку современный западный человек не интегрирован в сакральный космос, поскольку он стал закоренелым индивидуалистом, поскольку он слишком дорожит своим материальным благополучием, двери, ведущие к счастью в том виде, в каком его понимали античные мудрецы, для него навсегда закрыты. Есть и те, кто подвергает сомнению сам факт, что философия смогла помочь отдельным людям стать счастливыми. Они утверждают, что эпикурейцы и стоики так и не сумели достичь идеала мудрости, который проповедовали в своих учениях. Неужели Спиноза был всего лишь наивным мечтателем? Что касается буддистов и таоистов, то они ведут поиски безмятежности, совершенно недоступной для большинства простых смертных.
Нам совершенно справедливо напоминают, что философия – это поиски истины и здравомыслия. Безусловно, это так. Но разве это противоречит поискам мудрости, которая является не чем иным, как истиной и здравомыслием, необходимыми при самоанализе и в практике личной жизненной этики? В отличие от подобных скептиков я убежден, что мудрость остается главной целью философии. В своей практике она может использовать современные – например, психотерапию – или заимствованные – например, технику восточной мудрости – инструменты. И от этого она станет только богаче и разнообразнее. Для меня Спиноза остается идеалом философа, сумевшего использовать рациональное усилие, чтобы мыслить и прожить жизнь, ведущую к глобальному и продолжительному счастью, которое он называл блаженством. Жизнь и философия Спинозы сами по себе служат лучшим ответом тем, кто утверждает, что философия нисколько не способствует счастью, что мудрость никогда не существовала в действии и что она недоступна современному человеку.
Спиноза гораздо современнее многих наших современников! Он современный, поскольку он дерзновенный, новаторский, здравомыслящий и критически настроенный, как мы уже видели, по отношению к мнимым радостям и ложному счастью, к которым стремится большинство людей. Он современный, поскольку задолго до Фрейда понял, что нами управляют наши страсти, что без рассудительного отношения к нашей бессознательной аффективности свобода становится пустым словом.
Спиноза современный, поскольку он утверждает, что каждый индивидуум своеобразен и единичен, и ведет настоящие поиски автономии. Для Спинозы автономным субъектом является не только тот, кто думает и действует сам по себе, но и тот, кто думает и действует правильно. Спиноза – это философ полной, политической и внутренней свободы.
Спинозу можно даже назвать сверхсовременным, поскольку он рационален, но в то же самое время убежден, что одного разума недостаточно, чтобы мы стали счастливыми. Наш разум нуждается в помощи интуиции и должен опираться на силу желания.
Мудрость, даже если она требует больших усилий, но, несомненно, и потому что она очень требовательная, основанная на разуме и подтвержденная опытом, переживет все академические моды и сарказмы тех, кто никогда не пытался прикоснуться к ней.
Читая эти страницы, можно понять, что мои размышления о радости стали итогом долгого пути, усеянного препятствиями, который позволил мне вновь открыть для себя радость жизни. Возможно, большинство тех, кто отрицает любую идею счастья или постоянной радости, поступают так только потому, что они лишены их. Монтень заметил, что те, кого не удовлетворяют простые радости жизни, становятся мыслителями, учеными, преподавателями, то есть теми, кто живет скорее в области идей, а не в своем теле и в конкретной жизни. Он писал: «Я видел на своем веку сотни ремесленников и пахарей, которые были более мудры и счастливы, чем ректоры университетов, и предпочел бы походить на этих простых людей».
[60]
Крайне важный для меня вопрос заключается не в том, чтобы понять, существует ли мудрость или нет, возможна ли она или нет, а в том, чтобы определиться, по какому пути следует идти к мудрости. Действительно, существует два основных типа мудрости, два великих пути поисков, ведущих к глубокому и продолжительному счастью. Первый путь стремится к спокойствию духа, отсутствию смятения, к безмятежности. Это путь, о котором мечтают эпикурейцы, стоики и буддисты. Хотя этот путь не отвергает наслаждения, все же он предполагает аскетический образ жизни. Недаром Благородный Восьмеричный путь буддизма – это монашеский путь. Недаром стоики и эпикурейцы проповедовали скромную и воздержанную жизнь. Все они особо подчеркивали, что к счастливой жизни ведет сила воли.
Второй путь к мудрости устремлен, скорее, к совершенной радости, а не к отсутствию смятения или безмятежности. Он меньше ориентирован на подавление страстей и инстинктов и предполагает их слияние для увеличения радости. Этот путь проповедует идеал не отказа, а отрешения, то есть идеал радостной жизни в мире, без слепого подчинения светским наслаждениям и материальным благам. Он верит скорее в могущество желания и радости, чем в силу воли при достижении мудрости, то есть постоянной радости, которую ничто не может уничтожить и которая служит синонимом счастья. Этот путь превозносили, каждый по-своему, таоисты, Иисус Христос, Монтень и Спиноза.
Я с отрочества стремлюсь постичь мудрость. Выбрав в двадцать лет монастырскую жизнь, я пошел по первому пути, по пути аскетизма. Позднее я осознал, что был неспособен твердо идти по этому пути, слишком бесплодному и слишком опасному для меня, и что я чрезмерно был мотивирован невротической потребностью вести героические поиски. Тогда я выбрал второй путь, путь мудрости и радости. Путь, приемлемый для простого смертного, более подходящий для моих сил и слабостей. Путь, безусловно, более приспособленный для нашей современной жизни. Путь, который основан на здравомыслии и знании самого себя, на слиянии желания и отстраненности, на гибкости и податливости, на уступке и вовлеченности в общество.
Этот путь находится в иных отношениях с вопросом несчастья, уязвимости и страдания, чем мудрость, связанная с отсутствием смятения. Мудрость спокойствия духа действительно стремится подавить или уменьшить желание, чтобы избежать страданий. Таким образом, она ведет к отказу, к сокращению наслаждений и аффективности. Мудрость радости, напротив, призывает в полной мере использовать богатство и интенсивность аффективной и насыщенной желаниями жизни, соглашаясь со страданием, как с неизбежным следствием. Даже если мои желания связаны с подлинными идеями, даже если я люблю человека, который подходит мне, он может бросить меня или умереть. Чтобы защитить себя от этого потенциального расставания, я не буду стараться меньше любить этого человека. Напротив, я буду любить его всей душой, желательно без собственнических чувств и страстной привязанности, но принимая риск расставания. Если в один прекрасный день это случится, я буду страдать, плакать, мое сердце окажется разбитым, но моя любовь к этому человеку и к жизни не ослабеет. Моя радость жизни всегда будет присутствовать во мне, и я смогу опираться на нее, чтобы с честью вынести это испытание. Более того, эта любовь – в той мере, в какой она была подлинной, – приобретет форму полноты, которая наделит ее вечным характером. Отныне ничто и никто не сможет заставить исчезнуть любовь или прожитую радость, источником которой она была. Все люди, которых мы любили – пусть даже их отсутствие доставляет нам страдания, – продолжают жить в нас. Но не воображаемо, словно мы отчаянно хотим воскресить их физическое присутствие, а реально, через аффект активной радости, рожденной любовью.
