После падения режима Чаушеску в Румынии на экранах наших телевизоров появились ужасающие, невыносимые изображения сиротских приютов, в которые были собраны тысячи детей, забытых всеми. Эти малыши страдали многочисленными недугами. Но самое страшное, что читалось на их лицах и телах, так это было отсутствие внимания. Нехватка присутствия. Никто не смотрел на них с любовью, никто не помог им проявить свое присутствие в нашем мире. Помимо очевидной необходимости ухода, обеспечения пищей и жильем, одним из условий их выживания было создание подобных связей, установление взаимообмена. Мы знаем, что младенец, не получавший любви, ласковых слов, аффективного присутствия, внимания в первые месяцы своей жизни, всю свою жизнь будет страдать от последствий такого обращения.
Как и многие другие молодые люди, я, сдав экзамены на бакалавра, захотел путешествовать и посвятить себя гуманитарной миссии. Я отправился в Индию, где работал в Калькутте в одном из Домов для умирающих, основанных Матерью Терезой. Кадровый персонал был всецело поглощен логистикой, распорядком, различными административными и хозяйственными проблемами: организацией дортуаров, кухни, соблюдением режима. Несмотря на это эффективное функционирование, мне было там не по себе. Умирающие люди, которые рядами лежали на соломенных циновках прямо на полу, были подобраны миссионерами Ордена милосердия на улицах. Разумеется, они получали надлежащий уход, но вовсе не он ободрял и поддерживал их. Однажды утром мне захотелось задержаться. Я подошел к умирающему мужчине и сел рядом с ним. Я взял его за руку, заговорил с ним. Конечно, он не понимал меня. Я говорил по-французски, а он знал только хинди. Но это было неважно. Я установил с ним связь. Я принялся нежно гладить его по голове. Мы не сводили друг с друга глаз. Я продолжал гладить его по голове, плечам, лицу. По его впалым щекам потекли слезы. Я чувствовал, как в нем зарождалась радость, которая постепенно передавалась мне. Вскоре я тоже был охвачен радостью. Там я четко понял, что самое важное в таких моментах – это присутствие рядом. Держать человека за руку, гладить его по лицу, говорить, открыть свое сердце, поддерживать качество жизни. А взамен мы всей душой чувствуем, что дает нам другой человек: взгляд, улыбку, которая потрясает нас. После этого эпизода я попросил руководство Дома для умирающих освободить меня от некоторых материальных видов деятельности, чтобы я мог полностью посвятить себя поддержке умирающих, дарить им свое присутствие.
Медитация
Одним из опытов, которые могут нам помочь развить наши свойства внимания и присутствия, является опыт медитации. Я приобщился к медитации в буддийском контексте, общаясь в Индии с тибетскими ламами, когда работал в Доме для умирающих в Калькутте.
Я отправился в Дармсалу, небольшой городок на севере Индии, где находится резиденция тибетского правительства в изгнании и где далай-лама вместе со своими соотечественниками нашел убежище. Я испытывал потребность быть посвященным в медитацию. Основы медитации очень простые. Достаточно сесть в удобную позу в месте, где вас никто не побеспокоит, размеренно дышать, хранить тишину в себе и наблюдать за тем, что происходит вокруг. Надо внимательно прислушиваться к самому себе и к миру. Тогда мы слышим шумы, чувствуем свое дыхание, осознаем тело, единение с телом. Если мы испытываем боль, мы констатируем ее, но долго не задерживаемся на ней. Мы дышим, не сосредоточиваясь на дыхании. Наши мысли приходят, текут, мы наблюдаем за ними, не привязываясь ни к одной из них. Со временем мысли появляются все реже… Вот уже около тридцати пяти лет я каждый день занимаюсь тем, что мне представляется настоящим упражнением внимания. Порой в моем распоряжении есть лишь несколько минут. В другой раз я медитирую полчаса и даже дольше.
Я рад, что сегодня на Западе развивается практика сугубо светской медитации, которая получила название «полного сознания». Благодаря, в частности, психиатру Кристофу Андре она нашла применение во Франции во многих психиатрических больницах, где отныне стала одним из терапевтических приемов. Такая медитация оказывает пациентам существенную помощь. Пациенты не сосредоточиваются на своем беспорядочном воображаемом, а учатся устанавливать связи со своими чувствами, обретают психическую устойчивость. Медитируют также в тюрьмах, на некоторых предприятиях и даже в школах. Я сожалею только об одном. Мне не по нраву термин «полное сознание», который во французском языке имеет определенную двойственность. В соответствии с картезианским определением, принятым у нас, сознание носит рефлексивный характер. Но полное сознание заключается не в том, чтобы думать и размышлять, а в том, чтобы просто быть внимательным. В английском языке эта практика называется mindfulness, то есть «памятование». Я предпочитаю называть ее «полным вниманием». Мне этот термин кажется более приемлемым, поскольку такая медитация заключается в том, чтобы быть простыми наблюдателями того, что происходит в нас самих, не пытаясь понять или обдумать. Одна из ее главных целей заключается в развитии качества внимания и присутствия. Благодаря этой практике мы становимся необыкновенно внимательными, в том числе и к самим себе. И мы замечаем столько всего нового! Во время этого упражнения высвобождаются эмоции, вспыхивает свет и даже может появиться глубокая радость. Чаще всего это беспричинная радость, не связанная с какой-либо мыслью, с каким-либо конкретным предметом. Она обусловлена просто самим фактом находиться там, существовать, благожелательно и внимательно к самому себе и миру присутствовать, испытывая полную свободу. Когда во мне рождается подобная радость, я не вскакиваю, не прыгаю, не хлопаю в ладоши. Я продолжаю медитировать. Я неизбежно чувствую, как на моем лице появляется широкая улыбка, а если я открываю глаза, то мой взгляд, несомненно, становится лучезарным. Я начинаю глубоко, полной грудью, дышать. Иногда у меня даже возникает потребность медленно развести руки в стороны, словно я хочу кого-нибудь обнять, словно я иду навстречу дорогому другу. Порой, но намного реже, из глубин моего разума выплывает печаль. И вместо улыбки по моему лицу текут слезы. Я знаю, что такую цену приходится платить за внимание и открытость. Но эти слезы не оставляют вкуса горечи.
Доверие и открытость сердца
Открыть свое сердце означает жить в определенной уязвимости, согласиться с возможностью все принимать, в том числе и с возможностью быть уязвимым. Это означает пойти на риск жить полной жизнью. Но чаще всего мы предпочитаем отгородиться, защитить себя, довольствоваться выживанием.
В своей жизни я встречал многих людей, которые были, как некогда я сам, в той или иной степени «покрыты броней», блокировали свои эмоции, порой окружали свои сердца защитной оболочкой, чтобы больше не страдать.
[17] Разумеется, они меньше страдали, но в то же время становились недоступными для глубоких радостей любви. Принять боль – это цена, которую надо заплатить за жизнь, богатую на эмоции. За жизнь, которую стоит прожить. Закрытое сердце будет непроницаемо для всего, в том числе и для радости. Порой к нам на улице подходят незнакомые люди. Как правило, каждый второй отворачивается и продолжает свой путь. По меньшей мере так поступают два человека из трех в крупных городах! Практически всегда мы ссылаемся на нехватку времени, хотя чаще всего нам просто страшно. Страшно, что эти незнакомцы побеспокоят нас, нападут на нас, попросят денег. На самом же деле чаще всего они просто хотят что-то спросить, узнать. Я принял для себя решение никогда не замыкаться в себе при первом контакте. Когда ко мне подходят, я за несколько секунд стараюсь понять, что от меня хотят. Услышать слова благодарности или критическое замечание, если ко мне подошел читатель, узнавший меня, указать своему собеседнику направление или адрес ближайшей аптеки либо просто улыбнуться и дать несколько монет человеку, попавшему в беду. Мне повезло на чудесные встречи с «уличными незнакомцами», которые глубоко запали в мою душу. Эти крошечные связи укрепили мое сердце и сделали меня счастливым.
