И он протянул рукопись. Я глазам не поверила. Сокровенные мысли КР.
— Не знаю, что и сказать…
— Просто почитай, посмотри — как тебе. А в следующий раз обменяемся мыслями. Давай попробуем ей помочь? Так, пойду принесу еще, — закончил он, сгребая со стола стаканы.
— Хорошо, начну сейчас же.
КОРМУШКА ДЛЯ ЯГНЯТ
Кэтрин Росс
«Сначала скотина, потом — ты», — твердит мать. Повторяет каждое утро, расталкивая девочку в половине пятого утра. Летом вставать трудно, зимой — невыносимо. Девочка просит есть — немного хлеба, чтобы унять резь в желудке. Каждое утро мать повторяет одно и то же: сначала скот, потом ты. Скот — это полтысячи овец, бестолково шатающихся по голой земле, которую мать тоже отказывается питать.
Раньше девочка хотела спросить: почему мать так скудно, лишь бы выжили, кормит землю, овец и собственную дочь? Потом решила: если матери на нее наплевать, то и ей нет дела до матери — пусть думает что хочет.
Почва истощена — говорили стригали.
И ферма, и девочка медленно умирали от голода после ухода отца.
Так больше нельзя. Даже стригали согласны.
Девочке был ненавистен даже воздух. Он был слишком свежий. Обжигал легкие, особенно в ясные весенние деньки, когда выползали бродяги и маячили на тропинках у дальнего пастбища. Земля принадлежала семье матери уже сто пятьдесят лет, но девочка всем существом ее отвергала. И свежий воздух ей только вредил.
Тут вернулся Иэн. Я отчасти была разочарована, отчасти рада, потому что не хотела читать второпях, но не смогла бы остановиться. Я желала проникнуть в суть каждого слова, выжать смысл до последней капли. Словно сквозь время я смогла заглянуть в ее душу.
— Сильная вещь! — сказала я искренне.
— Думаешь? Отлично!
— Можно взять домой?
— Давай лучше ты сейчас прочтешь, сколько успеешь, и мы снова встретимся в ближайшее время, обсудим. Если мы оба скажем, что она хорошо пишет, может, тогда дела пойдут на лад. В принципе, она сейчас уже прилично себя чувствует, но до конца не вылезла, хотя — ты ее знаешь — держится молодцом. Она всегда мечтала писать. Я думаю, ей надо еще раз попробовать. Еще не поздно.
Я киваю. Потом говорю:
— Да, она и правда держится, работает… Но иногда она немного… неуравновешенная.
Иэн трет лоб.
— Жаль, ты не видела ее в лучшие годы. Ей пришлось несладко. Журнал пошел ко всем чертям. Она до последнего не понимала всю серьезность ситуации, а потом было уже поздно. Тут и появилась твоя тетя с советом директоров. Почти двадцать лет жизни коту под хвост. Знаешь, бывают темные полосы, бывают — светлые. В последние годы у Кэтрин сплошная черная полоса, но она боец. Ты, наверное, и сама уже поняла.
— Я слышала, она бывает очень строгой со стажерами — вероятно, с теми, кто не хочет вкладываться в процесс. Надо сказать, меня Кэтрин только поддерживает. Если бы мы не работали вместе, наверняка бы подружились.
Он, разумеется, верит.
— Вчера ты ее напоила будь здоров. Она не была странная, когда уходила?
— Я к тому времени уснула. По-моему, мы отлично повеселились. Кэтрин вам не рассказывала? Я тоже фанатка «The Smiths» и Моррисси.
— Нет, не говорила.
— Отжигали как ненормальные.
— Жаль, я не видел!
Вот тут можно вставить приглашение!
— Кстати, а вы не хотите съездить за город? На следующих выходных я устраиваю вечеринку для старых школьных друзей — недалеко от Хейвордс-Хит. Приедете? Приезжайте! Должен же кто-то позаботиться, чтоб «The Smiths» были в плей-листе.
Иэн смеется.
— С какого перепугу ты хочешь пригласить старперов вроде нас, чтобы маячили и распугивали гостей?
— Вы не старперы. Вы хоть знаете, какие вы оба привлекательные?
— Скажешь тоже… — вновь смеется Иэн и снова краснеет.
Хочет еще комплиментов. Хочет, чтобы я его убедила.
— Конечно! — продолжаю я. — Оба прекрасно выглядите. Кэтрин — просто огонь! А вы…
Замолкаю на полуслове, он ждет с широкой улыбкой, но я ничего не говорю.
Давай, Иэн, спроси!
— Что? — спрашивает он через секунду.
— У вас поклонниц наверняка хоть отбавляй.
— Время от времени случалось, только давно.
— Неужели?
— Видишь ли, вообще-то у нас с Кэти «свободные отношения», как это сейчас называется, мы и не скрываем. Но в последнее время… она заболела, и все такое — в общем, от некоторых свобод мы отказались.
— Да? — удивляюсь я и разыгрываю небольшой этюд: я знаю нечто неприятное, сомневаюсь: говорить или нет, потом притворяюсь, что все в порядке. Успешно. Иэн смотрит на меня вопросительно, ждет продолжения. — Да нет, пустяки, я уверена. Простите — неловко получилось, я не хотела…
— Лили, ты о чем?
Он догадывается, на что способна Кэтрин Росс.
Я вздыхаю и бормочу:
— Ну мало ли что болтают…
— О чем болтают?
— Про Кэтрин. И Азифа.
— Было дело, но давно. Парень много хотел, и мы прикрыли лавочку.
Я киваю и быстро перевожу тему:
— Хорошо пошло! Может, еще?
Иэн допивает и ставит пустой стакан на стол. Я вижу — он все больше сомневается в своей «Кэти». Ему не по себе, однако он еще держит оборону.
Мы продолжаем разговор, в основном обсуждаем его творческие замыслы; я реагирую как надо: «Ух, ты! Как оригинально! Не часто встретишь в наше время самобытного автора!» или: «Любой агент с руками оторвет такого сценариста. Будь я агентом, я быстро бы вас наняла, пока другие не перехватили».
Иэн держится. Уже поздно, времени у меня мало. Он достает телефон и начинает писать ей СМС. Что-нибудь типа «Скоро буду, детка, не скучай» или подобный созависимый бред.
Если не доберусь до него сегодня, может, и вовсе не получится — она скоро все узнает. Рано или поздно тайное становится явным, как бы мы ни старались его скрыть.
Пробую зайти с другой стороны:
— Иэн, мне бы очень хотелось, чтобы из сегодняшней встречи вы вынесли только одно: вы талантливый писатель. И в следующий раз я хочу прочитать что-то по-настоящему искреннее, идущее прямо отсюда, — тут я касаюсь его груди со стороны сердца.
— Боже ж мой, я, наверное, разучился!
— Глупости, конечно, нет! Вы бы прямо сейчас могли! Знаете что? Расскажите мне о несбывшейся мечте. Чего вы всю жизнь хотели, но не получили и никогда уже не получите?
— Тогда приз BAFTA
[9] за лучший сценарий не считается. Это еще возможно. Как полагаешь?
