— Нет. О них никто ничего не знал.
— А где они теперь?
— Я не знаю.
— Как это?
— Одна из великих тайн жизни, — усмехнулась она. — Мне не удалось напасть на их след. Хотя, как я уже сказала, мне не долго пришлось заниматься этим делом. Поэтому я не особенно и старалась.
— Вы смогли бы их найти?
— Могу попытаться.
— Вы знаете что-нибудь еще? Может быть, слышали имена подозреваемых или жертв?
— Я же сказала — все молчали как рыбы. Кроме того, вы ведь уже поняли: в газете я только подрабатываю, а как мать — на полной ставке. Эта история попала ко мне только потому, что я одна была на месте, когда пришла информация. Но у меня есть хорошие источники.
— Обязательно нужно найти Энфилда или хотя бы женщину с девочкой.
— Для начала неплохо, — согласилась Ивонн. — Но может быть, вы все-таки скажете, почему вас интересует это дело?
Я задумался.
— Вы любите загадки, Ивонн?
— Да, Уилл, люблю.
— И хорошо их разгадываете?
— Хотите, продемонстрирую?
— Давайте.
— Может, вы и звоните из Нью-Йорка, но на самом деле вы из Нью-Джерси. Там наверняка много Уиллов Клайнов, однако я готова поспорить, что вы брат того самого знаменитого убийцы.
— Предполагаемого убийцы, — поправил я. — Как вы узнали?
— По поиску в Интернете. Ввела ваше имя и получила ответ. В одной из статей упоминается, что вы сейчас живете на Манхэттене.
— Мой брат не имеет ко всему этому никакого отношения.
— Разумеется. Он невиновен в убийстве вашей соседки, верно?
— Я не это имею в виду. Он не имеет отношения к вашему двойному убийству.
— Тогда кто имеет?
Я вздохнул:
— Один очень близкий мне человек.
— Кто он?
— Моя девушка. Это ее отпечатки нашли на месте убийства.
Я снова услышал шум в трубке. Похоже, детишки бегали по комнате, издавая звук сирены. На этот раз Ивонн Стерно не стала кричать на них.
— Так, значит, это вашу девушку нашли убитой в Небраске?
— Да.
— И поэтому вас интересует это дело?
— Не только.
— А почему еще?
Я не готов был рассказывать ей о Карли.
— Найдите Энфилда.
— Как ее звали, Уилл? Вашу девушку.
— Сначала найдите его.
— Послушайте, вы хотите, чтобы мы работали вместе? Тогда не надо ничего скрывать. Так или иначе, я могу найти это по поиску за пять секунд. Скажите, не бойтесь.
— Роджерс, — произнес я. — Ее имя Шейла Роджерс.
В трубке было слышно, как она нажимает клавиши.
— Сделаю что смогу, Уилл. Держитесь, я скоро позвоню.
Глава 30
Я лежал в темноте, закрыв глаза и заложив руки за голову. Это был какой-то странный полусон — то промежуточное состояние между сном и явью, когда, бывает, вдруг чувствуешь, что проваливаешься куда-то, и, резко дернувшись, приходишь в себя, в ужасе ухватившись за край кровати.
Я уже рассказывал, как Шейла любила танцевать. Она даже уломала меня вступить в танцевальный клуб при Еврейском культурном центре. Он был недалеко и от больницы, где лежала мать, и от родительского дома в Ливингстоне. Мы навещали мать каждую среду, а потом, в шесть тридцать, встречались с друзьями в клубе. Мы с Шейлой были там самой юной парой — моложе лет на семьдесят пять, если считать суммарный возраст, — но, боже мой, как же они умели двигаться, эти старики! Я старался изо всех сил, чтобы не отстать, но это было просто немыслимо. Шейла, в отличие от меня, совершенно не смущалась в их компании. Иногда посреди танца она отпускала мои руки и начинала двигаться одна, с закрытыми глазами. В такие минуты ее лицо излучало блаженное сияние, — казалось, Шейла полностью растворялась в танце.
Одна пожилая пара, муж и жена Сегал, занималась танцами дольше всех — с сороковых годов. Они прекрасно смотрелись вместе. Мистер Сегал всегда носил белый шейный платок, а его супруга — что-нибудь голубое и жемчужное колье. На паркете они выделывали просто чудеса: двигались как любовники, как единое целое. Сегалы были чрезвычайно дружелюбны и открыты и во время перерывов с удовольствием общались с друзьями по клубу. Но когда начиналась музыка, они видели только друг друга.
В феврале прошлого года — в тот день грянул сильный мороз, и мы сначала думали, что танцы отменят, — мистер Сегал появился в клубе один. Его костюм был, как всегда, безупречен, а шейный платок аккуратно повязан, но, взглянув на его окаменевшее лицо, мы поняли все. Шейла сжала мою руку, на глазах у нее выступили слезы. Когда заиграла музыка, мистер Сегал решительно встал, занял свое обычное место и стал танцевать один. Он держал руки и двигался так, будто жена была по-прежнему с ним. Мистер Сегал вел ее в танце столь нежно и бережно, и это выглядело до того трогательно, что никто так и не решился заговорить с ним. На следующей неделе он не пришел. Мы узнали от других членов клуба, что миссис Сегал долгие годы вела битву с раком и все же проиграла ее. Танцевать она продолжала до самого конца. В тот вечер, когда началась музыка и все вошли в зал, я прижал Шейлу к себе и подумал, что Сегалам, как бы грустно ни окончилась их история, можно только позавидовать.
Так вот: в своем странном полусне я очутился в том самом танцевальном клубе. Мистер Сегал тоже был там, и, кроме него, много других, незнакомых мне людей. Все они были без партнерш и танцевали в одиночестве. Я огляделся и увидел отца, который также пытался изобразить некий неуклюжий фокстрот. Он заметил меня и кивнул. Приглядевшись к танцорам, я понял, что каждый из них ощущал незримое присутствие ушедшей возлюбленной — обнимал ее и смотрел в призрачные глаза. Я попытался последовать их примеру, но, видно, что-то было не так. Шейла все не приходила…
Где-то вдалеке зазвонил телефон, и мощный бас из автоответчика ворвался в мой сон:
— Говорит лейтенант Дэниелс из управления полиции Ливингстона. Мне нужен Уилл Клайн.
Одновременно с голосом послышался приглушенный женский смех. Я дернулся и раскрыл глаза — танцевальный клуб исчез. Потянувшись за трубкой, я услышал еще один взрыв смеха. Голос напоминал Кэти Миллер.
— Я должен сообщить твоим родителям, — говорил лейтенант Дэниелс своей смешливой собеседнице.
— Нет! — Это точно была Кэти. — Мне уже восемнадцать! Ты не можешь…
Я схватил трубку.
— Уилл Клайн у телефона.
— Привет, Уилл, это Тим Дэниелс. Мы учились вместе, помнишь?
Тим Дэниелс… Он работал на местной заправочной станции и приходил в школу в форменном комбинезоне с пятнами машинного масла и фамилией, вышитой на груди. Похоже, любовь к форме Тим сохранил на всю жизнь.
