Фотостудию я нашел на Западной Тридцать второй улице, недалеко от вокзала Пенн-стейшн. Размещалась студия на втором этаже огромного, отвратительного вида склада. Внизу здание смердело лошадьми из Центрального парка, которые вместе с прогулочными колясками оккупировали весь первый этаж. Я вышел из грузового лифта, двинулся вдоль по коридору и почти сразу же увидел Ребекку.
Она торопливо шла мне навстречу; тощий, одетый в черное ассистент тащил за ней в ручках-палочках два алюминиевых чемодана. На голове у моей старой знакомой развевались буйные локоны; ее огненная шевелюра никогда не поддавалась ни стрижкам, ни укладкам. Огромные зеленые глаза горели, и вообще: если Ребекка и изменилась за прошедшие восемь лет, то я этого не заметил.
Увидев меня, она почти не замедлила шага.
— Не сейчас, Бек.
— Сейчас.
— У меня съемка. Давай попозже?
— Не давай.
Ребекка затормозила, шепнула что-то своему похоронного вида помощнику и повернулась ко мне:
— Хорошо, пойдем.
Мы прошли в студию с высокими потолками и белыми цементными стенами, битком набитую светлыми зонтиками и черными ширмами. По полу, куда ни глянь, змеились провода. Ребекка тут же завертела в руках коробку с пленками, притворяясь занятой.
— Расскажи мне об автокатастрофе.
— В честь чего, Бек? — Она открыла коробку, поставила ее на стол, закрыла, открыла опять. — Мы почти не общались… сколько, восемь лет? И вдруг ты являешься и говоришь: вынь да положь то, что уже давно быльем поросло!
Я скрестил руки на груди и ждал.
— В чем дело? Столько времени прошло — и вдруг?..
— Расскажи.
Ребекка старательно отводила глаза. Волосы ее совсем растрепались, закрыв пол-лица.
— Мне не хватает Элизабет, — неожиданно грустно сказала она. — И тебя тоже.
Я не ответил.
— Я звонила.
— Знаю.
— Хотела утешить тебя. Чем-то помочь.
— Прости.
Мне в самом деле стало стыдно. Ребекка так дружила с Элизабет! Пока мы не поженились, они вместе снимали квартиру. Я мог бы перезвонить ей тогда, поговорить или даже пригласить в гости, но…
Горе эгоистично.
— Элизабет говорила, что вы угодили в небольшую аварию, — начал я. — Она сидела за рулем и нечаянно отвлеклась. Это правда?
— Какая теперь разница?
— Есть разница.
— Какая?
— Чего ты боишься, Ребекка?
Теперь молчала она.
— Так была авария или нет?
Ее плечи внезапно ослабли, с них будто сняли какой-то невидимый и все же очень тяжелый груз. Глубоко вздохнув, Ребекка опустила голову:
— Не знаю.
— Как это не знаешь? Тебя что, там не было?
— Вот именно. Ты тогда уехал, Бек, а она пришла ко мне однажды вечером, вся в синяках. Я спросила, что случилось, Элизабет рассказала про аварию и умоляла соврать, будто мы были вместе, если кто начнет интересоваться.
— А кто-нибудь интересовался?
Ребекка наконец-то подняла глаза:
— Я думаю, она имела в виду тебя.
Я попытался переварить услышанное.
— Так что же случилось на самом деле?
— Я не спрашивала. Да она бы и не рассказала.
— Вы не пошли к врачу?
— Элизабет не захотела. — Ребекка испытующе посмотрела на меня. — И все-таки я не понимаю. Почему ты заинтересовался этим именно сейчас?
«Не говори никому».
— Просто пытаюсь разобраться.
Она кивнула, хотя видно было, что не поверила. Да уж, лжецы из нас никудышные…
— Ты ее фотографировала?
— Фотографировала?
— Ее увечья. После аварии.
— О господи, нет. Зачем?
Хороший вопрос. Я сидел и обдумывал его. Не торопясь.
— Бек?
— Да?
— Ты выглядишь ужасно.
— А ты нет.
— Я влюблена.
— Тебе идет.
— Спасибо.
— Он хороший человек?
— Самый лучший.
— Тогда он тебя заслужил.
— А как же!
Ребекка наклонилась и ласково поцеловала меня в щеку. На душе сразу потеплело.
— Все-таки что-то случилось, правда?
Наконец-то я мог ответить честно.
— Не знаю.
Глава 13
Шона сидела в шикарном офисе Эстер Кримштейн. Закончив говорить по телефону, Эстер положила трубку и сказала:
— Немногое удалось узнать.
— Его не арестовали? — спросила Шона.
— Нет. Пока нет.
— Чего они хотят?
— Насколько я могу предположить, Бека подозревают в убийстве жены.
— Бред какой-то! Он попал тогда в больницу и рыдал там не переставая. Элизабет убил этот придурок Киллрой!
— Не доказано, — ответила Эстер.
— Что не доказано?
— Келлертон подозревался как минимум в восемнадцати убийствах. Сознался он в четырнадцати, доказать удалось двенадцать. Вполне достаточно. Я имею в виду, для пожизненного срока.
— Все уверены, что именно он убил Элизабет!
— Поправка: все были уверены.
— Все равно не понимаю. Как им только могло прийти в голову, что Бек…
— Не знаю. — Эстер закинула ноги на стол и потянулась. — Пока не знаю. Придется держать руку на пульсе.
— Это как?
— Во-первых, предположить, что твой друг под колпаком у ФБР. Они записывают его телефонные разговоры и так далее.
— Ну и что?
— Ничего себе «ну и что»!
— Он невиновен, Эстер. Пусть следят.
Эстер возвела глаза к потолку и покачала головой:
— Святая наивность!
— Почему, черт возьми?
— Да потому что они, если захотят, способны состряпать обвинение даже на основании того, что он ест яйца на завтрак! Передай ему, чтоб был осторожней. И это не все. Фэбээровцы готовы землю рыть, чтобы посадить твоего Бека.
— Зачем?
— Не знаю, но у них явно зуб на него. И зубу этому восемь лет. Поэтому, выходит, они уперлись, а упертые ищейки — это самые мерзкие, беспринципные и попирающие все законы ищейки.
Шона выпрямилась в кресле, вспомнив о странных сообщениях от «Элизабет».
