Я нахмурился:
— Машина не слишком заметная?
— Будь вы фараоном, преследующим лилейно-белого доктора, куда бы вы заглянули в последнюю очередь? — спросил Тайриз.
Наверное, он был прав.
Громила открыл заднюю дверь. Музыка вырвалась наружу с силой, достойной концерта группы «Блэк саббат». Тайриз жестом швейцара пригласил меня внутрь. Я сел, он скользнул следом. Громила устроился за рулем.
Я не понимал, что именно бормочет с диска рэпер, хотя какие-то слова все время повторялись.
— Это Брутус.
Тайриз, несомненно, имел в виду гиганта-водителя. Я попытался поймать взгляд Брутуса в зеркале, но громила по-прежнему оставался в темных очках.
— Очень приятно, — промямлил я.
Брутус и не подумал ответить.
Я вновь переключился на Тайриза:
— Как ты это устроил?
— Парочка моих парней учинила пальбу в районе Сто сорок седьмой улицы.
— А полицейские их не схватят?
Тайриз хрюкнул:
— Не схватят.
— Точно?
— На той улице — точно. У нас там дом один есть, номер пять, так я жильцам даю по десять баксов в месяц, чтобы они весь свой хлам сваливали прямо перед дверью. Ребята знают, как войти-выйти, а копы нет, сечете? Хороший дом, прямо для такого дельца. Парни пальнули пару раз, а пока копы там сквозь мусор продирались, они — фьють! — и уже далеко.
— А кто кричал про белого с пистолетом?
— Другие ребята. Просто носились по улице и орали, что кругом бегает белый псих.
— Теоретически я.
— Вот-вот, теоретически, — ухмыльнулся Тайриз. — Хорошее, длинное слово.
Я откинул голову на спинку сиденья и почувствовал, как тело придавила невыразимая тяжесть. Брутус ехал в восточную часть города. Возле стадиона «Янки» он пересек голубой мост — никогда не мог запомнить его названия — и въехал в Бронкс. Сначала я сидел скорчившись, чтобы меня не заметили снаружи, потом вспомнил, что стекла тонированные, и посмотрел в окно.
Натуральный ад, как в кино показывают. Знаете эти апокалиптические фильмы о ядерной войне и о том, что после нее останется? Кругом высились руины зданий, одно страшней другого. Остовы без каких-либо внутренностей.
Мы ехали молча. Я пытался обмозговать случившееся, но голова отказывалась работать. Какая-то ее часть осознавала, что я нахожусь в состоянии, близком к шоку, остальные части отказывались даже думать об этом. Мы проехали еще немного, впечатление разрухи усилилось, казалось, здесь вообще никто никогда не жил. До клиники было всего-навсего мили две, а я в принципе не понимал, где мы находимся. Наверное, все еще в Бронксе, где-нибудь в южной части.
Порванные шины и рваные матрасы валялись прямо на середине дороги. Огромные кучи цемента возвышались в зеленой траве. По обочинам стояли полностью «раздетые» автомобили.
— Небось и не бывали здесь, док? — прищелкнул языком Тайриз.
Я не ответил.
Брутус затормозил возле одного из полуразрушенных зданий. Я заметил даже какое-то подобие ограды в виде провисшей цепочки. Окна были забиты фанерой, на фанерной же двери болтался листок бумаги — видимо, постановление о сносе. Дверь отворилась, показался человек. Он поднял обе руки, загораживаясь от солнца, как граф Дракула, и заковылял к нам.
Мой мир разваливался на куски.
— Выходим, — объявил Тайриз.
Брутус вылез первым и открыл мне дверь. Я поблагодарил его, он стоически молчал. Лицо Брутуса напоминало лица деревянных индейцев из табачных лавок, я не мог, да и не хотел представить его улыбающимся.
Справа цепь была порвана, мы прошли туда. К нам подковылял человек из дома, Брутус напрягся, но Тайриз жестом успокоил его. Он тепло поздоровался с обитателем дома, они обменялись рукопожатием и разошлись.
— Заходите, — сказал мне Тайриз.
Я нырнул в дом, по-прежнему ничего не соображая. Сначала я почувствовал вонь: кислую — мочи и ни с чем не сравнимую — человеческих фекалий. Что-то горело — знакомое, но точно вспомнить я не сумел. А запах пота, казалось, сочился из самих стен. Было и еще что-то, аромат не смерти, но предсмертной агонии. Какой-то гангрены, словно здесь некто, уже разлагаясь, все еще продолжал жить.
В жаркой духоте — как в печи — валялось прямо на полу, может, полсотни, а может, и сотня человек, будто бревна. Было очень темно, казалось, в доме нет ни электричества, ни водопровода, ни хоть какой-нибудь мебели. Окна заколочены, только кое-где прорывались сквозь щели похожие на лезвия лучи солнца. В их свете можно было разглядеть лишь неясные силуэты и тени.
Я вдруг понял, что никогда не задумывался о том, как принимают наркотики. В клинике я получал уже готовый результат и ни разу не заинтересовался процессом. Сам-то я больше напирал на алкоголь. Правда, сейчас даже я, при всей своей наивности, догадался, что нахожусь в наркопритоне.
— Туда, — махнул мне Тайриз.
Брутус прокладывал нам дорогу между лежащими, а они расступались под его ногами, как море перед Моисеем. Я шел за Тайризом. Кругом вспыхивали огоньки трубок. Картина напомнила мне давнишний поход в цирк Барнума и Бейли, где точно так же мерцали во тьме крохотные лампочки. Очень похоже. Темень. Тени. Вспышки. Никакой музыки. Никаких особых разговоров. Лишь неясное бормотание, хлюпающее посасывание трубок да изредка пронзительные, словно бы нечеловеческие вскрики.
И стоны. Люди занимались любовью здесь же, на полу, прямо у всех на глазах, безо всякого стыда.
Одна сцена — не буду вдаваться в детали — заставила меня подпрыгнуть от ужаса. Тайриз удивленно обернулся.
— У них же денег нет, — объяснил он. — Вот они собой и торгуют. За дозу.
К горлу подкатил комок, я молча глядел на Тайриза. Тот пожал плечами:
— Чего вы хотите, док? Миром правят деньги.
Тайриз с Брутусом двинулись дальше, я поплелся следом. Стенные перегородки вокруг были разрушены до основания. Люди — старые, молодые; черные, белые; мужчины, женщины — лежали повсюду: обессиленные, разметавшиеся по полу, бесформенные, как знаменитые «расплавившиеся» часы Сальвадора Дали.
— Ты сам-то балуешься, Тайриз? — спросил я.
— Случалось. Подсел, когда мне было шестнадцать.
— И как же ты бросил?
Тайриз ухмыльнулся:
— Видали моего кореша, Брутуса?
— Такого трудно не заметить.
— Я пообещал ему по штуке баксов в неделю, чтобы он меня удерживал от всего этого. Вот он и ходил за мной повсюду.
Я кивнул. Ничего не скажешь, способ эффективный, полезней, чем неделя, проведенная с Бетти Форд
[13].
