Я вопросительно смотрю на него. Встаю, нет?
– Нога у тебя выглядит так, словно ее насосом надули. Я отнесу тебя к машине.
Я чуть не расхохоталась во все горло. Это он всерьез? Качаю головой и, шатаясь, наклоняюсь за рюкзаком. Блокнот отсырел. Письма к Иззи, думаю, не выжили. Недолго думая, засовываю его обратно в рюкзак и, прихватив вещи, запихиваю их туда же. Все равно рюкзак сырой, и это уже не имеет значения. Следом утрамбовываю туда обувь, по-прежнему раскачиваясь на одной ноге. Остается только Мо.
– Вперед! Я возьму его. – Леви намеревается ухватить рюкзак и меня, но я отскакиваю в сторону и на одной ноге прыгаю к двери. Раз, два, три. Выглядит это, должно быть, по-дурацки, но мне все равно. Хуже удается игнорировать боль, пронзающую ногу с каждым скачком.
О нет! Одеяло начинает соскальзывать. В последний момент подхватываю его, зато рюкзак грохается на пол, а за ним чуть было не падаю и я сама.
– Быстрее! Сейчас они нас обгонят! Просто прыгай дальше. Это не так уж и трудно. Ты ведь до сих пор прекрасно знала, как это делается.
Иззи сердится на меня, потому что мы проигрываем соревнование по прыжкам в мешках, а она ведь непременно хотела, чтобы мы втиснулись в этот большой мешок вдвоем. Меня душит смех. Иззи ругается на чем свет стоит, а я корчусь, потому что мне ужасно смешно. Мы теряем равновесие. Нас уже кто-то обгоняет, и Иззи пытается прыгать одна. Вскрикнув, мы падаем. Мы – куча из ног и рук, над и между нами грубый колючий мешок. Волосы у Иззи торчат во все стороны, у меня на глазах слезы. Наконец Иззи, не выдержав, прыскает. Мы хохочем до упаду, пока все у нас не начинает болеть от счастья.
Вдох, выдох, Ханна! Ты сможешь! Оглянувшись через плечо, я вижу стоящего со скрещенными на груди руками Леви и Мо, предателя, сидящего рядом с ним.
Воспоминание прогрызает меня насквозь, и я не могу избавиться от ощущения, что делаю все сейчас ради Иззи. Как глупо! Совсем чокнулась! Это не мешок, и я не на вечеринке. Никакого удовольствия мне это не доставляет, и счастья я не испытываю. Это какое-то старое одеяло, и я с опухшей ногой скачу по дурацкой хижине в темноте, на глазах у парня, которого не знаю. Еще прыжок. И еще один. Закусив губу, наконец добираюсь до двери и могу опереться. Чувствую в ступне пульсацию. Пиа бросает на меня быстрый взгляд. Она разговаривает с тремя мужчинами, которых я не знаю и никогда прежде не видела.
Вздрагиваю от испуга, услышав прямо за собой голос Леви.
– Так, а теперь я с удовольствием отнесу тебя к машине. Ты получила возможность доскакать до двери, теперь мне разрешается остаток пути донести тебя.
Я зло сверкаю глазами, но он лишь сухо отвечает:
– Это называется компромисс.
Снова смотрю на Пиу, затем на раскисшую землю.
– Ну, давай же, Ханна! Тебе нужно к врачу, и нам обоим срочно нужны чистые шмотки.
Он прав. Глубоко вздохнув, я протягиваю ему рюкзак, а затем руку. Другой крепко придерживаю одеяло. Леви осторожно поднимает меня, следя за тем, чтобы я ни обо что не стукнулась ногой.
Дезинфицирующее средство. От этого запаха меня тошнит. Ненавижу его, хотя так было не всегда. Но все меняется.
Особой толчеи в больнице нет, и все же я целую вечность сижу в кабинете в ожидании врача. Пиа сидит на стуле напротив, задумчиво глядя в пол. Я периодически меняю руку, которой прижимаю к ноге пакет со льдом, чтобы смягчить боль и остановить отек.
Тишина такого рода мне знакома. Это тишина, когда молчит и тот, кто может говорить. Она знакома мне, потому что держит меня в плену. Потому что бывают не только минуты, когда я не хочу говорить, но прежде всего и такие, когда не могу. Так, словно стоишь перед бесконечно высокой стеной, нагоняющей страх и непреодолимой, неразрушимой. Словно пытаешься разрушить ее голыми руками. Это невозможно.
Перед тем как поехать сюда, Пиа забрала для меня из палаточного лагеря чистые вещи, и я смогла наконец избавиться от одеяла. Переоделась по дороге, на заднем сиденье машины. Леви остался присматривать за Мо.
Дверь открывается, мы поднимаем головы. Входит женщина-врач в белом халате, со стянутыми в конский хвост, слегка взлохмаченными черными волосами, с усталыми глазами, но сияющей улыбкой. Я чувствую, как мне становится жарко, как легкие ощущают нехватку кислорода, и вынуждена бороться с собой. С воспоминаниями. С еще более сильной болью. Этот врач – женщина, а не мужчина, это не та минута, когда тебе сообщают, что ноги у тебя никогда не будут выглядеть как прежде, а сестра мертва. Я говорю это себе, разум мой это понимает, но сердце слушать нас не хочет.
Чтобы защититься, мысленно беру ключ и все запираю, хорошенько прячу его и блокирую все двери. Все двери к Иззи. Все пути, по которым пробираются воспоминания. Никто не должен видеть, насколько я сломана. Не хочу, чтобы все постоянно пытались меня подлатать.
– Добрый вечер, – говорит Пиа. Она встает и протягивает врачу руку.
– Добрый вечер, – вежливо отвечает та, а после приветствует меня. – Я – доктор Райман, а ты…?
– Ее зовут Ханна, – приходит мне на помощь Пиа. – Она получила травму в лесу, вероятно, оступилась. Левая нога у нее…
Врач ободряюще кивает мне. У нее теплые карие глаза, она производит впечатление хрупкой, но не робкой.
– Ну ка, посмотрим.
Подтянув маленькую банкетку на колесиках, она поднимает мою левую ногу. Я снимаю пакет со льдом и кладу его рядом с собой. Кожа покраснела от холода, который, похоже, не сильно помог, потому что отек по-прежнему хорошо виден, пусть даже сейчас я и не чувствую боли. Она слегка сдвигает джинсы повыше, а я инстинктивно дергаюсь, чтобы этому воспрепятствовать.
– Все хорошо, Ханна. Дай осмотреть ногу.
Меня не удивляет, что Пиа об этом знает. Интересно только, как много ей известно. И кому еще.
Доктор Райман бережно берет ступню в руки и наблюдает за мной, проводя пальцами по отеку. По ее лицу ничего не понять. Она очень осторожно двигает моей стопой, сначала я этого почти не ощущаю.
– Очень больно?
Я мотаю головой.
– Сама можешь стопой покрутить?
Пробую это сделать и, так как эффект от охлаждения снижается, больше чувствую движение, чем прежде. Сперва я думаю, что боль вполне переносима, пока она не пронзает меня со страшной силой и нога не подпрыгивает. Врач снова ощупывает ступню, осторожно крутит ее в разные стороны и, перед тем как опустить, кажется, кивает самой себе.
– Я бы сказала, перелома нет, но есть растяжение. Если нет возможности полностью зафиксировать стопу, я рекомендую наложить шину. Разумеется, тебе все равно нужно будет поберечься. И для верности мы пошлем тебя на рентген.
Входит медицинская сестра, меня пересаживают в кресло-каталку и катят в другой кабинет. Делают рентген стопы и привозят обратно. Вскоре доктор Райман возвращается со снимком в руке. Повесив его на стену, включает позади освещение и рассматривает изображение моей ноги.
