Вечером Аделаида и мисс Остин собирались в Гайд-парк, чтобы посмотреть на марш суфражисток, организованный Национальным союзом женских обществ. Я безуспешно пытался отговорить их, понимая, что подобные зрелища могут оказаться достаточно неприятными для двух девушек из высших слоев общества. В конце концов, я решил сопровождать их.
Мы вышли в пять часов и пешком направились в сторону Гайд-парка. Мисс Остин была как никогда весела, она шутила с Аделаидой, бросала на меня взгляды, которые в другой обстановке вполне можно было назвать игривыми.
В руках девушки несли тубусы, но на мой вопрос, что там, ответили дружным смехом.
Когда мы добрались до Мраморной арки на входе в Гайд-парк, пошел небольшой дождь.
– Это у вас, случаем, не зонты? – спросил я, кивнув на тубусы.
– Нет, папа, – отозвалась Аделаида.
Участницы шествия уже собрались у арки. Давненько не видал я настолько разношерстной публики, объединенной лишь самою принадлежностью к женскому полу. Тут были и фабричные работницы, и леди, и студентки, и странные мужеподобные создания, и гулящие дамы. Многие держали в руках плакаты: «Право голоса для женщин».
Между тем, дождь усилился. Угрюмые женщины мокли под дождем, краска на их плакатах растекалась.
– Идемте домой, леди, – сказал я.
– Нет, папа.
– Строимся в колонну, женщины! – закричала смешная толстуха в бесформенном пальто из толстой ткани.
Женщины кое-как сформировали нестройные ряды.
– Пора, мисс Остин, – сказала вдруг Аделаида.
Мои спутницы быстро распаковали свои тубусы и я с удивлением увидел плакаты. На плакате Джоан было написан все тот же призыв о праве женщин голосовать, а вот моя дочь написала на своем: «Прекратите убивать женщин!».
– Вы собираетесь участвовать в этом балагане?! – воскликнул я.
– Это не балаган, папочка, – сердито ответила Аделаида и вместе с мисс Остин заняла место в колонне суфражисток.
– Вперед! – закричала все та же толстуха. – Двигаемся вниз по Парк-лейн!
Женщины побрели по главной улице, время от времени выкрикивая лозунги. Я направился вслед за ними, не теряя из виду свою дочь и ее гувернантку.
Многие женщины, из тех, у кого нет денег на нормальное пальто, промокли до нитки, но все равно упрямо шли по грязным лондонским улицам.
У поворота на Брук-стрит колонну ждал сюрприз. Несколько молодых мужчин вполне приличного вида выскочили из переулка и, с криками «Убирайтесь на кухню!» – принялись швырять в женщин помидоры.
– Что вы делаете, господа?! – возмущенно закричал я, опасаясь, что помидор угодит в Джоан или Аделаиду.
– Заткни рот, подкаблучник! – был мне ответ. Помидор пронесся у моего виска.
Хулиганы с хохотом убежали.
Колонна завернула на площадь Гросвенор, где состоялся митинг. Помимо избирательных прав, ораторы в юбках требовали допустить женщин в парламент и органы власти, облегчить условия труда на фабриках.
– Женщины, проснитесь! – вопрошала одна из выступающих. – Мужчины насилуют нас в браке! Многие ли из вас хотят плотских утех со своими мужьями каждый божий день?
– Нет! – раздалось из толпы.
– Так называемый супружеский долг, – продолжила суфражистка. – это элемент порабощения женщины! Дикость, что на заре двадцатого столетия женщина должна исполнять в постели обязанность, которую она не желает исполнять, ублажая мужа своею плотью! «Закрой глаза, раздвинь ноги и думай об Англии»
13, – говорят нам! Но настала пора покончить с этим раз и навсегда! Женщина должна заключать с мужчиной брачный контракт, в котором будет прописан четкий порядок исполнения супружеского долга, а также будут даны финансовые гарантии!
– Правильно! – поддержали ораторшу.
На этом митинг закончился, женщины начали расходиться.
– Ну, вот и все, папочка, можно идти домой, – подскочила ко мне Аделаида.
Она широко улыбалась, на розовых девичьих щеках играл румянец. Мисс Джоан тоже выглядела счастливой.
Мы неторопливо пошли в сторону Парк-лейн.
– Какие безумные вещи говорила эта женщина, – сказал я, все еще находясь под впечатлением от услышанного. – И едва ли юной леди следует слушать такое.
– Ты имеешь в виду «Закрой глаза, раздвинь ноги и думай об Англии»?
– Аделаида! – возмутился я. – Но, ты права, меня поразила прежде всего эта речь.
– Да что же там такого поразительного, папа? – моя дочь возмущенно встряхнула головой. – Жена имеет право сама решать, когда ей в постели нужен муж.
Я не мог поверить, что говорю о таких вещах со своей семнадцатилетней дочерью. В поисках поддержки я посмотрел на мисс Остин, но ее лицо было безучастно.
Мы пошли молча. Я раскрыл свой большой зонт и понес его таким образом, чтобы спрятать от дождя обеих девушек. Холодные струйки стекали с зонта мне прямо за шиворот.
22
Дома на Бейкер-стрит нас ждал сюрприз. Дверь открыла миссис Этвуд, а за ее спиной маячила миловидная блондинка с несколько капризным лицом. Впрочем, увидев Аделаиду, она расцвела в улыбке.
– Барбара! – воскликнула моя дочь, кидаясь к подруге. – Как я рада тебя видеть.
– Я тоже рада тебя видеть, Адель!
Девочки расцеловались, затем Барбара расцеловалась с мисс Остин. Они были так прекрасны, эти три подруги, что я невольно залюбовался ими.
– Папа, это Барбара Лестрейд, – представила Аделаида.
Девушка сделала реверанс.
– Папа мне много рассказывал о вас и вашем друге, доктор Ватсон, – в ее приятном голосе не было и намека на неприятный фальцет инспектора. – Он вас очень уважает.
– Очень приятно, юная леди, – улыбнулся я. – Я тоже весьма хорошего мнения о вашем отце.
Миссис Этвуд по своему обыкновению поворчала на меня за то, что девушки промокли, хотя, видит Бог, я последний был в этом виноват.
Сняв пальто и шляпу, я присел в кресло у камина. Девушки смеялись за моей спиной, играя во что-то. С кухни доносился звон посуды и обоняния моего достигал аппетитный запах омлета с ветчиной. Домашняя, почти идиллическая картина. Но я не чувствовал себя спокойно, ибо знал, что где-то томится несчастная девушка, ровесница моей дочери, которую по всему Лондону ищут с промокшими собаками озябшие полисмены. Эта девушка умрет, если мы не найдем ее, и если мы отправили в кутузку не того, кого должны были отправить.
Несмотря на усталость и голод, мне хотелось выбежать за дверь и искать Эмбер. Искать под каждым кустом, как собака-ищейка. От столь неразумного поступка меня удерживало только осознание того факта, что я совершенно бесполезен в такого рода поисках.
