– Доказательства у них в карманах, инспектор. Итак, господа, могу я попросить вас всех о небольшом одолжении, а именно, показать мне содержимое ваших карманов.
Мужчины замялись.
– Лестрейд, обыщите их. Только осторожно, и чуть что – стреляйте без раздумий.
Инспектор пожал плечами и подошел к Леруа.
– Какой мерзость, – коверкая английский, воскликнул француз. – Я буду жаловаться на вас, Ватсон! Не трогайте меня, мужлан вы эдакий!
Леруа вытащил из кармана носовой платок и какую-то бумажку и передал Лестрейду. То же самое сделали Блащиковски и Барлоу. Тернер немного поломался, но в итоге, вытащил из кармана бумагу – носового платка при нем не оказалось.
Я подошел к Лестрейду и забрал у него улики. Сердце мое неистово колотилось.
– Что это за бумаги, Ватсон?
– Это телеграммы, инспектор, – я поднял в воздух четыре узкие ленты с одной и той же фразой, напечатанной на машинке. – И отправил их этим господам ваш покорный слуга, то есть, я сам.
Трудно описать выражение лиц четверки – это была удивительная смесь разочарования, ненависти и отчаяния. Но все эти эмоции, как ни странно, теперь были направлены не только на нас с Лестрейдом, но и друг на друга.
– Но что там написано, Ватсон? – нетерпеливо спросил Лестрейд.
– Здесь написано, мой друг: «Жду вас сегодня в Олбери ровно в 12.00. Принесите платок. Ваш Г.М.».
– Г.М. – повторил Лестрейд.
– Гюстав Моро. Поэт-символист, а, по совместительству, – возлюбленный каждого из этих несчастных мужчин, их тайная плотская страсть.
– Какая ложь, какая гадкая, мерзкая ложь, – закричал Леруа.
– Сволочи, – пробормотал Блащиковски, добавив к этому ругательство по-польски.
Связанный Холидей зарыдал навзрыд.
– Да, господа, – обратился я к сидящим на скамье мужчинам. – Здесь, под крышей церкви я официально обвиняю вас в мужеложстве, хотя и знаю наверняка, что ни один из вас не вступал с мистером Моро в противоестественные отношения. Каждый из вас желал этого больше жизни, и, вероятно, верил, что именно сегодня, в Олбери, это произойдёт.
– Постойте, Ватсон, но ведь этот Моро умер пару лет назад! – воскликнул Лестрейд.
– Нет, инспектор, он не умер, – сказал я, – Его просто никогда не существовало.
– Убей меня Бог, если я что-нибудь понимаю, сэр, – развел руками инспектор.
– Это дичь, – хмыкнул Леруа.
– Все очень просто, Лестрейд, но, чтобы понять эту простоту, мне пришлось заплатить огромную цену. Эта цена – жизни четырех невинных девушек. Это едва не случившаяся гибель наших дочерей, инспектор. Убийцы перед вами, сэр, их четверо, плюс мистер Холидей, несостоявшийся убийца. Взгляните!
Я взял в руки фиолетовый платок.
– Платок мистера Джоуи Тернера, преподавателя Школы святого Павла для девочек. Фиолетовый, с вышитой в углу надписью «Ирис». Вы убили и изнасиловали мисс Ирэн Вулф, сэр. Мы нашли этот платок на месте преступления, поэтому сегодня у вас его с собой не было. Возьмите ваш платок.
Тернер, в чьем лице не было ни кровинки, принял платок дрожащей рукой.
– А вот белый платок с вышитым желтыми нитками словом «Ромашка». Этот платок вам, дорогой Лестрейд, вручил наш скромный студент Гай Барлоу, который убил и расчленил 17-летнюю Беатрис Пройслер. Он же вырезал у девушки язык. Возьмите, сэр.
Студент взял платок, причем лицо его, обычно добродушно-идиотское, на этот раз было насмешливым и злым.
– Черный платок с надписью «Черная роза». Признаться, я не был удивлен, когда вы вынули его из своего кармана, месье Доминик Леруа. Перед тем, как задушить 16-летнюю Розамунд Нэш-Мерфи, вы заставили девушку пить вашу кровь. Весьма редкое извращение! Возьмите платок.
На высокомерном лице француза не отразилось ровным счетом ничего, когда он брал свой платок.
– Желтый платок с надписью «Подсолнух» принадлежит нашему уважаемому викарию, стороннику научного подхода к изучению Священного писания.
– Можно я затопчу платок ему в рот, Ватсон? – проворчал Лестрейд.
– Не стоит, мы ведь… – начал было я, но вдруг передумал. – А впрочем, держите.
Старый служака, не обращая внимания на вопли преподобного, запихнул платок ему в рот. Тот замычал, как мучимый жаждой теленок.
– Наконец, последний платок. Розовый с надписью «Водяная лилия». Ваш, мистер Блащиковски. Вы задушили 17-летнюю мисс Эмбер Уоллис, но, в отличие от некоторых ваших «коллег» по этому жестокому преступлению, вы не насиловали девушку. Она вступила с вами в половой контакт по доброй воле. Кроме того, вы так и не смогли расчленить труп Эмбер. После того, как вы отрезали ей руку, вам стало дурно и вас вырвало. Держите свой платок.
На лице поляка выступили красные пятна, а его огромное, сильное тело, казалось, уменьшилось в размерах. Он взял платок, избегая смотреть мне в глаза.
– Но, Ватсон, – подал голос Лестрейд. – Я все равно ничего не понимаю. Если эти люди убили девушек, то, выходит, Садовника не существует?
Я невесело улыбнулся.
– Еще как существует, инспектор. Но он никого не убивал. Он лишь растил свой сад, тщательно культивируя растения. Страшные растения, Лестрейд. Вот они, перед вами, растения из его сада.
Я указал рукой на сидящих перед церковным алтарем мужчин.
– Эти джентльмены, встретив Садовника в библиотеке, безумно влюблялись в него, после чего он мог творить с ними все, что ему заблагорассудится. Чтобы доказать свою любовь к нему, Садовник предложил каждому из мужчин совершить поступок.
– Убить девушку и сделать из ее тела цветок, – мрачно подсказал Лестрейд.
– Да, инспектор. Каждый из этих джентльменов в определенный час получил платок с указанием, какой именно цветок ждет от него Садовник. Кроме того, в бульварной газете, публикующей статьи за счет их авторов, убийца мог прочесть, как именно следует расправиться с жертвой.
– Какая-то сатанинская игра! – воскликнул инспектор.
Я кивнул.
– Иными словами эти мужчины – жертвы больной любви. Они готовы были сделать ради объекта своей страсти все что угодно.
– Но кто же этот Садовник, черт подери? – не выдержал Лестрейд.
– Садовник здесь, инспектор.
Повернувшись к гувернантке моей дочери, я громко сказал:
– И это вы, мисс Джоан.
40
Когда все закончилось, Джоан отвернулась к стене и, кажется, уснула. Луна заглядывала в окно, освещая ее стройное тело, похожее на мраморную статую. Я наклонился и поцеловал мисс Остин в очаровательную ложбинку между лопаток, вновь ощутив тот сладковатый, знакомый запах.
