– Боже, Ватсон, но зачем они это делали?! – выдохнул Лестрейд.
– А вот здесь, мой дорогой друг, мы и подходим вплотную к Садовнику. Вернее, к неуловимому поэту Гюставу Моро, который якобы совершил самоубийство два года назад. Хрупкий, субтильный юноша в черном костюме, цилиндре, круглых очках, с черной бородой и усиками.
Барбара Лестрейд вскрикнула.
– Да-да, мисс Барбара, именно с ним вы повстречались в библиотеке. И не только вы, но и эти мужчины. Этот нежный юноша равно притягателен как для женщин, так и для мужчин. Но главная проблема состоит в том, что его нет и никогда не существовало на этом свете.
– Как? – вскричал Блащиковски.
Леруа издал нервный смешок. Даже учитель, комкая платок, спросил:
– Что вы такое говорите, мистер Ватсон?
– Вы влюбились в фантома, – жестко сказал я и вытащил из карманов пальто накладную бороду, усы и очки. – Гюстав Моро был женщиной. Это я нашел в комнате мисс Джоан. Там же был и костюм. Вглядитесь повнимательнее в склоненное лицо моей прекрасной гувернантки, мысленно представьте ее с бородой и усами, как ни дико это прозвучит.
– Черт подери! – выругался Блащиковски, очевидно, последовавший моему совету.
– Полагаю, влюбив в себя этих мужчин, нежный юноша Гюстав, словно садовник, принялся выращивать из них чудовищ. Зачем – ума не приложу, хотелось бы узнать у вас, мисс Джоан. Вы попросили у каждого из этих мужчин доказать вам свою любовь. И самым лучшим способом сделать это вы назвали убийство. Убийство юной девушки – это как срыв нежного цветка. Вы хотели пять цветков – Беатрис, Ирэн, Розамунд, Эмбер, и еще одну, имя чье – Адель. Почему здесь оказалась еще и Барбара, хотелось бы узнать у вас.
Мисс Джоан молчала.
– Вы сообщали каждому из своих потенциальных любовников, вернее, потенциальных любовников мистера Моро, о жертве и способе ее убийства через газету. А накануне убийства присылали «испытуемому» платок с вышивкой – кстати, набор для вышивания я также нашел в вашей комнате. И вот, когда все убийства, кроме одного, были совершены, я вызвал этих господ сюда с помощью телеграмм от имени Гюстава Моро. И, как видите, все они приехали.
– Но, Ватсон, письмо со стихотворением и рукопись статьи ведь написаны разным почерком! – воскликнул Лестрейд.
– Спасибо, что напомнили про почерк, инспектор, – я слегка поклонился. – Это очень важно. Почерк рукописи и анкета, заполненная мисс Джоан при поступлении ко мне на работу, совпадают. Но почерк письма и вот этого рассказа про щенка Пенни, также совпадают.
– Рассказа про щенка Пенни? – удивился Лестрейд.
– Да, инспектор. Его сочинила моя дочь, а записала его под диктовку Аделаиды мисс Остин.
– Но как такое может быть, Ватсон? Она умеет писать и левой, и правой рукой?
– Именно, Лестрейд! Мисс Джоан – амбидекстр, то есть, человек, умеющий писать обеими руками. Однако, если почерк правой руки у нее – женский, то определить половую принадлежность почерка левой руки невозможно. Однажды я испытал ощущение странности, когда смотрел на пишущую что-то мисс Остин. Странным было то, что писала она левой рукой. На собеседовании же она точно писала правой – я просто не мог не обратить внимание на то, что она – левша.
– Поразительно, Ватсон! – воскликнул Лестрейд. – Вы превзошли…
– Не надо, инспектор, – поморщился я.
– Отчего же не надо?
Я вздрогнул – таким странным, насмешливым и жестким показался мне голос Джоан.
– Отчего же не надо, мистер Ватсон, вы, и правда, превзошли своего друга мистера Холмса. Браво!
Сардонически усмехаясь – о, эта усмешка так не шла к ее лицу! – Джоан негромко захлопала в ладоши.
– Всегда носите перчатки, – сказал я.
– Ношу, чтобы вы не видели уколов на подушечках моих пальцев, – отозвалась она.
Джоан встала.
– Не делайте глупостей, мисс, – предупредил Лестрейд с некоторым страхом.
– Не бойтесь, инспектор, просто я хотела представиться честной публике, ведь мы еще толком не знакомы. Меня зовут Джоан Мориарти.
– Джоан Мориарти! – в один голос воскликнули я и Лестрейд.
Она улыбнулась.
– Вы вспомнили. Но, да как вы могли забыть моего несчастного отца, убитого вашим дорогим другом мистером Холмсом.
– Так вы хотели отомстить мне таким жутким образом? – изумился я.
– Ни в коем случае, доктор. Вы ошибаетесь, когда называете смерть жуткой. Ничего жуткого в смерти нет. Жизнь гораздо страшнее. Полагаю, в ходе своего расследования вы выяснили, в каком аду жили несчастные девушки? Одну домогался отец, другая продавала себя с 15 лет, третья ненавидела своего служаку-отца, а четвертая вырвала револьвер из рук своего родителя, желавшего застрелиться из-за тоски по другу.
Я побагровел.
– Нет, дорогой мистер Ватсон, я не считала и не считаю, что смерть девушек – это страшно. В этом смысле мое второе я, Гюстав Моро, совершенно прав. Я не жалею, что девушки умерли, я жалею о том, как именно они умерли. Они не заслуживали того, что сделали с ними эти изверги.
Она с нескрываемым отвращением и вполне искренней ненавистью посмотрела на сидящих на скамье мужчин.
– Но ведь вы подучили их сделать это через газету? – сказал Лестрейд. Однако, я уже знал, что ответит Джоан. И оказался прав.
– Я «подучила» их, как вы выразились, инспектор, но я не заставляла их этого делать. Более того, если вы заметили, многие из этих негодяев зашли гораздо дальше того, что было описано в статьях. В статьях ничего не сказано про то, что девушек нужно насиловать, не сказано, что им нужно отрезать языки и поить их собственной кровью. Эти зверства они сделали по своей воле. Например, мистер Холидей вместо одной девушки решил поразвлечься сразу с двумя. Мужчины! Дикие, злобные существа! Они ведь не поняли, что в этом своеобразном «состязании», – не кривитесь, мистер Ватсон, я знаю, как цинично это звучит! – так вот, в этом состязании победил бы тот, кто не убил бы девушку, но пощадил бы ее! Но мужчины подтвердили тот простой факт, что они звери, изверги рода человеческого.
– Какой вздор! – возмутился Лестрейд. – Не все мужчины такие. Вы делаете вывод по кучке извращенцев.
– Вздор – это не давать своей дочери шагу ступить, инспектор, или, например, спать с гувернанткой своей дочери, как вы, мистер Ватсон.
– Папа! – воскликнула Аделаида.
Кровь хлынула мне в лицо.
– Как вы можете, Джоан?
– Могу, мистер Ватсон. Задумайтесь, многим ли вы лучше этих пяти? Многим ли лучше них отцы Ирэн Вулф и Эмбер Уоллис?
– Феминистка! – с нескрываемым презрением выдавил Лестрейд.
– Именно так, – улыбнулась Джоан. Теперь она напоминала себя прежнюю. – Я – феминистка. Поэтому мне не жалко убитых девушек, на этой земле их ждали только страдания и насилие. Но я возмущена до глубины души тем, что эти негодяи с ними сделали. Доктор, умоляю вас, сделайте все, чтобы их повесили!
