Но тоска по отцу не оставляла ни ее, ни Владимира, как бы удачно ни складывались в дальнейшем их жизни. Осенью 1945-го Елена пишет: «Я получила от Е. К. (Евгения Константиновна Гофельд. – Г. А.) папины дневники и письма из тюрьмы. Боже мой, как мне было грустно. ‹…› Все это навсегда кончилось, и я почему-то именно в последнее время постоянно думаю о нем, и что он бы мне говорил и как бы поступил на моем месте». Через полгода Набоков мельком признается: «Окошко в ванной, чтобы не дуло, прикрыто куском папиного белого в голубую полоску халата, который он носил в 1921–22 гг.», – то есть халат Владимира Дмитриевича вначале, 15 лет, лежал нетронутый в Берлине, потом вместе с Владимиром Владимировичем переехал из Берлина в Париж, а потом из Парижа в США.
В конце марта 1947 года Сикорская напоминает брату о 25-й годовщине убийства отца, цитируя стихотворение Афанасия Фета «Измучен жизнью, коварством надежды»: «…И в звездном хоре знакомые очи горят в степи над забытой могилой. Трава поблекла, пустыня угрюма, и сон сиротлив одинокой гробницы. Так говорил он за несколько дней до смерти. Это были его любимые стихи. И теперь мы с тобой, единственные во всем мире люди (курсив мой. – Г. А.), видим “блеск приветливый и милый” его глаз». Владимир откликается коротко, но очень эмоционально: «Твое письмецо, как всегда, и обрадовало меня, и разбередило. И фетовское всхлипывание, и рокотанье. Да – четверть века».
Дальше – только фрагменты. «В старой “Ниве” фотография: депутаты в Финляндии. Дорогое лицо сразу нашла среди бородачей. Канотье и сияющие глаза» (Сикорская). «Хочешь, я пошлю тебе прелестную вырскую фотографию папы и мамы в первый год их брака?» (Она же.) «Странно, грустно думать, что вот первый правнук…» – так, не упоминая отца, но говоря именно о нем, выразилась Сикорская о будущем сыне Ростислава, внуке Ольги. «Спасибо за душераздирательный снимок» – Набоков о фотографии их дома на Большой Морской улице, которую ему переслала Сикорская.
Ту фотографию сделала не она сама, хотя в дальнейшем Сикорская 11 лет подряд – с 1969-го по 1980-й – каждую весну ездила в Ленинград (называя его исключительно Петербургом) к своим друзьям Тер-Аванесянам, с которыми познакомилась в Женеве. Глава семейства, ученый Давид Вартанович, по поручению советского правительства работал в Швейцарии, руководил сельскохозяйственным департаментом Международной организации труда при ООН. Давид и его жена Ида стали ближайшими друзьями Сикорской.
Интересно, что в 1969-м, направляясь в СССР в первый раз (ровно полвека спустя после того, как Набоковы покинули Крым), Сикорская, по собственным словам, была готова к тому, что ее арестуют. Рационально этот страх объяснить нельзя: можно только представить, как и что думали бывшие граждане Российской империи о том государстве, которое возникло на территории их родины. Владимир Набоков – младший всячески отговаривал сестру от первого путешествия, но Сикорская все равно решилась на него («Мой сын уже был женат, он уже не нуждался во мне. Иначе бы я не поехала», – говорила она в интервью много лет спустя). Все, как мы понимаем, закончилось хорошо, Елена Владимировна продолжила ездить в «свой-чужой» Петербург-Ленинград и подробно рассказывала брату о своих впечатлениях от Советского Союза. Да, и в дом на Большой Морской она тоже заходила…
При всей образованности Елены Владимировны, речи о том, чтобы относиться к своему знаменитому брату хоть сколько-нибудь критически, быть не могло: она его боготворила и совершенно всерьез считала, что он не просто самый талантливый, не просто единственный гениальный, но и не может ни в чем ошибаться (однажды кто-то из ее знакомых усомнился в какой-то незначительной детали в набоковском тексте, и Сикорская возмутилась тем, что человек этот предполагал описку или ошибку. Она сказала, что с Набоковым этого случиться не может). Ее сын Владимир Сикорский однажды в ответ на прямо поставленный вопрос ответил не менее прямо: «Ни на какую объективность в отношении Набокова она способна не была». Не менее предвзято она относилась и к советской литературе: для Сикорской она была на сто порядков ниже дореволюционной и мировой, но при этом невозможно представить, что она хорошо знала книги, написанные в СССР (например, она не просто не читала Платонова, но и почувствовала себя глубоко задетой, когда музыкант Людмила Бобровская, внучка бывшего министра Крымского краевого правительства, соратника Владимира Дмитриевича Набокова, высказала мнение, что Набоков и Платонов чем-то схожи – это для нас такое сравнение как минимум имеет право на существование и обдумывание, а для Сикорской это было оскорбление).
Елена Владимировна ждала новой встречи с братом 23 года, с 1936-го по 1959-й. Набоков вернулся в Европу, поселившись в Швейцарии, в Монтрё. Переписка с сестрой почти зачахла, но для них это не стало трагедией, ведь теперь они могли видеть друг друга. Встречались они по нескольку раз в год, иногда к ним присоединялся и Кирилл Владимирович.
Сикорская ушла на пенсию в марте 1966 года, но, по свидетельствам окружающих, до последнего сохраняла ясность ума (она обожала играть в скрэббл и очень часто выигрывала у значительно более молодых соперников) и чувство юмора. Елена Владимировна жила в небольшой квартире, очень скромно обставленной. Кроме самых обычных предметов мебели, далеко не первой молодости, в комнате стоял книжный шкаф – естественно, почти все полки в нем занимали книги Владимира Набокова на разных языках. Сикорская, проведя последние два месяца в доме престарелых, умерла 9 мая 2000 года. Этот день в истории более ничем особенным не отметился.
«Темно и трудно зрел напев». Судьба Кирилла
Кирилл был пятым, последним ребенком в семье Владимира Дмитриевича и Елены Ивановны Набоковых. Если мы поставим рядом годы рождения всех их детей – 1899 (Владимир), 1900 (Сергей), 1903 (Ольга), 1906 (Елена), Кирилл (1911) – разница в возрасте между младшей дочерью и младшим сыном будет очевидно большой. С учетом возраста ВДН и Елены Ивановны (ему вскоре исполнился 41 год, ей – 35), нельзя исключать незапланированного появления на свет Кирилла. Автор склоняется к этой версии, хотя возможно, что Набоковы очень хотели еще одного ребенка.
Как бы то ни было, Кирилл родился 4 июня в Санкт-Петербурге. Как мы уже упоминали, вопреки обычаям, младший ребенок в семье Набоковых всеобщим любимцем не стал. Кирилл, как и его братья и сестры, тяготел в том числе к литературе, но уже не как критик или исследователь, а как автор: начал писать стихи еще в подростковом возрасте. Увы, как поэт Кирилл пал жертвой того же явления, из-за которого его старший брат 20 лет писал под псевдонимом, – магии знаменитой фамилии. Только в случае Кирилла над ним еще висела не только фамилия, но и авторитет, а главное – возраст брата. Когда Кириллу исполнилось 20, Владимир уже был в расцвете сил и славы, и угнаться за ним возможности не было никакой. К тому же младший Набоков уже давно жил в Праге, где возможности саморазвития хоть и не отсутствовали совсем (в частности, Кирилл входил в довольно известное, хотя и не воспитавшее ни одного серьезного поэта молодежное литобъединение «Скит», которым руководил критик Альфред Бем; Владимир Набоков – младший тоже туда захаживал во время наездов в Прагу), но их было в любом случае меньше, чем в населенном русскими эмигрантами Берлине.
