Акт о непринятии престола князем Михаилом – в чистовике написанный, кстати, рукой Владимира Дмитриевича Набокова – с юридической точки зрения был документом крайне неоднозначным. В тексте оговаривалось, что полнота власти должна была отойти Временному правительству (а не Думе), но Набоков указывал, что Михаил Александрович, не приняв «верховной власти», не мог давать никаких распоряжений о дальнейшем распределении властных полномочий. Но собравшиеся «не видели центра тяжести в юридической силе формулы, а только в ее нравственно-политическом значении». Акт об отказе от престола должен был фактически превратиться во временную конституцию.
В тот же вечер Набоков встретился с Милюковым и, во-первых, показал ему текст заявления Михаила, а во-вторых, уговорил своего товарища не покидать Временное правительство, к чему Милюков в те дни очень даже склонялся. «Для меня, конечно, не было никакого сомнения в том, что, если бы Милюков настоял на своем решении, результатом были бы самые серьезные – может быть, даже гибельные – осложнения. Не говоря уже о впечатлении разлада с первых же шагов, о последствиях для [кадетской] партии, которая была бы сразу сбита с толку, – о тяжелом положении остающихся министров-кадетов, – с уходом Милюкова Вр. Правительство теряло свою крупнейшую умственную силу и единственного человека, который мог вести внешнюю политику и которого знала Европа. В сущности, этот уход был бы настоящей катастрофой»
[53], – писал Набоков.
На следующий день «оставшийся» Милюков предложил Набокову занять пост финляндского генерал-губернатора, но он отказался, приняв вместо этого пост управляющего делами Временного правительства. Поступок этот был сколь неприметный, столь и великий: конечно, у Набокова было здоровое желание реализовать свои амбиции, заняв наконец-то кресло министра юстиции, к которому он давно был готов абсолютно по всем критериям. Но на эту должность уже определили социалиста Александра Керенского (решение это было скорее конъюнктурным, чем профессионально обоснованным). Очевидно, ВДН был разочарован таким развитием событий. Но он понимал, что, как бы это пафосно ни прозвучало, дело важнее личных притязаний. Поэтому он стал управделами – пост был непрестижным, работа предстояла неброская (а также недолгая и бессмысленная, но об этом Набоков тогда не догадывался), но никто другой ее бы не сделал.
Впрочем, актом полного самопожертвования принятие этого поста тоже не стало. Набоков считал, что должность управляющего делами «приобретала особое значение»: «предстояло создать твердые внешние рамки правительственной деятельности, дать ей правильную, однообразную форму, разрешить целый ряд вопросов, которые никого из министров в отдельности не интересовали»
[54]. Но он надеялся, что получит право хотя бы совещательного голоса на заседаниях Временного правительства.
Среди первоочередных задач Набокова были «принятие дел» в канцелярии Совета министров, некоторые назначения в руководство и проведение заседаний Временного правительства, которое вначале собиралось в Министерстве внутренних дел (канцелярия и прочие центральные учреждения находились на Большой Морской, недалеко от особняка Набоковых), а потом переехало в Мариинский дворец на Исаакиевской площади. Спустя пару месяцев, после смены премьер-министра, место заседаний вновь перенесли – в Зимний (если бы этого не произошло, в русском фольклоре остались бы фразы и шутки о «взятие Мариинского», а не Зимнего). Еще в марте, в обстановке крайней неразберихи произошло то, за что Набоков сражался столько лет: постановлением Временного правительства в стране была отменена смертная казнь. ВДН откликнулся на это событие статьей в «Речи», где напомнил в том числе и о борьбе за это депутатов Первой думы, в число которых входил он сам.
И всего через полгода, даже чуть меньше, Набоков, либерал и гуманист, видя ясные угрозы со стороны анархии и большевизма, опасаясь развала фронта, произнес в Петроградской думе речь с призывом о восстановлении смертной казни. И из всех его речей эта была одной из наиболее эффектных, а Ариадна Тыркова-Вильямс назвала ее «самой мужественной».
Первые встряски Временного правительства выдвинули Набокова немного вперед: во время Апрельского кризиса ВДН выступал за создание коалиции с социалистами, что могло бы привести к примирению и компромиссу с Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов (но не привело). Двоевластие в стране становилось все более опасным, а внутренняя ситуация накладывалась на военное положение. Набоков старался убедить Милюкова, своего соратника и единомышленника, отказаться от поста министра иностранных дел в пользу кого-то из социалистов, а самому «переехать» в министерство просвещения. По мнению Владимира Дмитриевича, новая фигура во главе министерства иностранных дел способствовала бы изменению внешней политики, а значит, более скорому заключению мирного соглашения. Но Милюков, еще недавно слывший «пасифистом», ни в какую не соглашался, заявляя, что Россия будет вести войну до победного конца и выполнит все обязательства, взятые на себя царским правительством.
Набоков в свою очередь не соглашался с официальной позицией, что граждане России в патриотическом чаду готовы продолжать воевать за свободное отечество. ВДН писал, что война «осталась чуждой русскому народу» и народ в войне совершенно не заинтересован, а значит, необходимо как можно скорее ее прекратить. И как раз в этом, в нежелании (или неспособности) Временного правительства выйти из войны, Набоков и видел главную причину быстрой потери доверия новой власти у жителей страны.
От вхождения в коалиционное правительство, состав которого был объявлен по итогам Апрельского кризиса 5 мая (куда в том числе вошли эсеры и меньшевики), ВДН отказался, хотя можно только представить, как ему было жаль отказываться. Но по идейным соображениям он не мог согласиться, а вместе с ним в новый состав не вошел и Милюков, ушедший в отставку несколькими днями ранее. В итоге министром иностранных дел стал беспартийный коммерсант и банкир Михаил Терещенко, а «набоковскую» должность министра юстиции занял член Трудовой группы Павел Переверзев. Еще одно предложение о входе в правительство Набоков получил уже летом – от Керенского, но вновь вынужден был его отклонить, так как на тот момент все конституционные демократы правительство покинули, а на правах «частного лица» Набоков становиться министром не хотел.
Впрочем, совсем отдаляться от власти Набоков тоже не собирался, заняв в мае три поста: гласного в Петроградской городской думе (от кадетов), сенатора Уголовного кассационного департамента при Правительствующем сенате, а также члена Юридического совещания при Временном правительстве. Последний орган занимался профессиональным анализом и экспертизой документов правительства, которые предполагалось выпустить в виде законодательных актов. Кроме того, Набоков входил в состав как минимум двух комиссий: по составлению закона о выборах в Учредительное собрание (которое отработало только одно заседание в начале января 1918 года и было распущено большевиками), а также по пересмотру и вводу в действие Уголовного уложения. Впоследствии Набоков в своих воспоминаниях «Большевистский переворот» сокрушался, что работа оказалась совершенно бесполезной: «Как больно теперь вспоминать всю эту напряженную работу, поглотившую столько труда, энергии, времени, – работу часто очень высокого качества (я, конечно, имею в виду работу коллектива, а не свое личное участие) – и оставшуюся абсолютно бесплодной, наполовину забытой!»
[55]
