Да и в личной переписке (сохранившиеся письма приводятся в Приложении 1) отец ободряет сына, хотя и изредка, как кажется, в чуть снисходительном тоне. Но то слова, а поддержка на деле куда важнее.
Литература оказалась особым («особым» – слабо сказано) видом искусства для Владимира Набокова – младшего, но для его отца изящная словесность была лишь одной из прекрасных страстей в ряду прочих. Даже во время профессиональных поездок в качестве юриста он всегда находил время для посещений музеев, выставок и театров. К примеру, его брат Константин рассказывал, что ВДН в 1906 году ездил вместе c другими родственниками в Брюссель, и там они посещали музеи и прочие туристические достопримечательности. В 1913 году, будучи в Копенгагене в качестве делегата конгресса Международного союза по уголовному праву, Набоков восхищался красотами и сокровищами (и сокровищницами!) датской столицы. Сколько Набоков успел увидеть в Англии, можно только вообразить (кое-что он описал в своей книге, но явно не все), а посещая Национальную галерею, он невольно проводил параллели с близким ему Эрмитажем, отмечая, какие художники из представленных в Лондоне есть в Петрограде, каких нет. При этом имена, упоминаемые Набоковым, выдают в нем незаурядного любителя живописи, и даже не просто любителя, но и коллекционера.
Набоковское собрание картин не было огромным, хотя вполне достойным. Собирать картины начал Николай Илларионович Козлов (1814–1889), дед Елены Ивановны Набоковой, и к ноябрю 1917 года коллекция насчитывала несколько десятков достойных экспонатов, которые были захвачены большевиками. На сайте Набоковского музея в Санкт-Петербурге говорится, что в коллекции семьи были картины, рисунки и акварели Бенуа, Анисфельда, Рейсдела, Беккафуми, Лингельбаха, Эвердингена, Романино, Тениерса, Остаде и многих других (в других источниках указываются еще такие художники, как Якопо Пальма – старший, Педро Орренте, Ари де Войс, Питер Симонс Поттер, Алларт ван Эвердинген). Среднему и тем более начинающему любителю живописи эти фамилии мало о чем скажут, разве что за исключением Бенуа, но специалистам о вкусе владельцев скажут, наоборот, многое, и исключительно комплиментарное.
При этом немалая часть коллекции не была атрибутирована – в описи то и дело встречается «неизвестный автор». Сохранился и список картин, принадлежащих Ольге Николаевне Рукавишниковой, маме Елены, «с пометкой, написанной от руки, что опись была найдена в доме Набоковых, и часть картин, упоминаемых в ней, соответствует тем произведениям, которые были обнаружены» (так указано на сайте музея).
К слову, Набоковы дружили не только с Александром Бенуа, основателем объединения «Мира искусства», который именно как художник сотрудничал с кадетской газетой «Речь», и Львом Бакстом, написавшим знаменитый портрет Елены Набоковой, но и с другими мирискусниками: Степаном Яремичем и Мстиславом Добужинским, которые занимались изобразительным искусством с детьми Набоковых.
Частично пристрастия Владимира Дмитриевича перешли и к его старшему сыну, по крайней мере в нескольких романах мы обнаруживаем прямые или почти прямые отсылки к Боттичелли, Леонардо, Себастьяно дель Пьомбо, Рембрандту, мирискусникам и многим другим. Например, «Весна» Боттичелли фигурирует в «Смотри на арлекинов!», дель Пьомбо – в «Смехе в темноте» (его биографию пишет главный герой Альберт Альбинус), а еще у Владимира Набокова – младшего есть короткое атмосферное стихотворение «Тайная вечеря» (1918):
Час задумчивый строгого ужина,
предсказанья измен и разлуки.
Озаряет ночная жемчужина
олеандровые лепестки.
Наклонился апостол к апостолу.
У Христа – серебристые руки.
Ясно молятся свечи, и пó столу
ночные ползут мотыльки.
Не пройдем мимо музыкальной темы. В. Д. Набоков обожал оперу, любил петь, хотя делал это непрофессионально (а еще умел величественно взять несколько аккордов знаменитой увертюры к «Руслану и Людмиле»), слышал все произведения в исполнении всех или почти всех певцов, в том числе и за пределами России, нередко устраивал музыкальные вечера, на которых выступал, по слухам, молодой Шаляпин, пользовался авторитетом в музыкальных кругах. Оказавшись в Берлине, Набоков продолжал посещать музыкальные вечера, захаживая также в здание филармонии, даже не предполагая, какую роль оно сыграет в его жизни. Как вспоминал его племянник Николай Набоков, американский композитор, в те годы Берлин был цитаделью классической музыки, в немецкой столице жили десятки крупнейших дирижеров, музыкантов, певцов и певиц и даже кто-то из композиторов.
На старшего сына В. Д. Набокова музыка оказывала значительно меньшее влияние. Володе пытались привить любовь к ней, но без особого успеха. Многократно он признавался музыке в нелюбви и непонимании, впрочем, неплохо разбираясь конкретно в опере (не исключено, это связано с тем, что опера – жанр, существующий на границе музыки и литературы), но зато природа частично отыгралась на его сыне Дмитрии, внуке ВДН, который стал оперным певцом, обладателем солидного баса (хотя больших высот не достигший, а больше прославившийся как распорядитель интеллектуального наследства своего отца). Впрочем, даже такое неприятие не помешало Владимиру Набокову – младшему написать пару сильных рассказов, один из которых просто потрясает. Он так и называется «Музыка». Фразу из его финала «Знаете, у вас был такой скучающий вид, что мне было вас жалко. Неужели вы до такой степени к музыке равнодушны»? – Набоков, возможно, писал с себя, но рассказ все равно получился поразительным по своей силе, в котором музыка играет ключевую роль.
Завершим же разговор об искусстве и Набоковых театральной темой, хотя говорить о театре всегда непросто, потому что этот вид искусства делится на две части, которые не всегда и необязательно пересекаются: с одной стороны, собственно театральное искусство, режиссерское и актерское мастерство, с другой – драматургия, которая, конечно, непосредственно граничит с «официальной» литературой. Что касается первого – да, В. Д. Набоков с детства любил театр, как драматический, так и оперный, регулярно ходил на премьеры, обсуждал спектакли с родными и друзьями и даже приятельствовал с Константином Станиславским и Владимиром Немировичем-Данченко, создателями МХТ. Когда в 1898 году появился этот театр, Набоков, о ту пору уже сформировавшийся человек со своими эстетическими взглядами (весьма передовыми), от всей души радовался появлению нового театра: это было не просто новое здание и новая труппа, это был совсем иной подход к театральному искусству, его перестройка, что многих очень радовало и внушало большие надежды (которые до 1917 года полностью оправдывались). В. В. Набоков присоединялся к отцу в своей оценке МХТ, хотя едва ли видел много спектаклей: в Петербург-Петроград театр приезжал не так часто, а в Москве Владимир-младший не был ни разу. Ходили Набоковы и на спектакли Мейерхольда и Евреинова, отмечая их новаторство и нестандартность театрального мышления.
А вот что касается драматургии, тут все сложнее. Оба, отец и сын, любили пьесы Бернарда Шоу, Шекспира, Гоголя и, если знать эти тексты, можно в целом представить, какую драматургию ценили Набоковы. Но В. Д. Набоков, при всей своей образованности и начитанности, относился к ней все-таки как зритель и читатель, пусть и искушенный и компетентный, а его сын – с ранней молодости – как автор. Пьесы он начал писать еще до серьезной прозы (эти тексты, хотя по-своему и интересны, точно не входят в набоковский золотой фонд), а уже живя в США, написал два эссе о природе театра и драматургии – «Трагедия трагедии» и «Драматургия», в которых ясно описал свое видение процесса. (Эти тексты настолько интересны, что искать в них ключевые тезисы бессмысленно, хочется процитировать сразу все.)
