Дарган стоял ко мне спиной, и я не видела выражения его лица. Я не знаю, что увидели в нем приреченцы. Один за другим они стали опускаться на колени и склонять голову к земле, шепча его имя. Один за другим, все, кого я звала друзьями, кроме Совия и тех, кто его удерживал, пали ниц перед черным служителем. А он сделал знак Марию, и тот повел меня сквозь мольцов. Жуткое ощущение, будто они кланяются мне, стало последней каплей, и я тихонько захихикала. Смех бурлил и затапливал меня волной, разрывая горло и выплескиваясь наружу визгливой истерикой. Должно быть, в тот момент я выглядела как настоящая ведьма. Совий с болью смотрел на меня.
Я же смеялась.
Я не переставала смеяться, даже когда над моей головой опустилась крышка подвала, оставив меня погруженной в кромешную темноту с запахом влажной плесени.
Смех клокотал и рвался из горла, булькал и хрипел, смешивался со слезами и рвотой, но остановиться я не могла. На ощупь, сотрясаясь всем телом, добрела до стены и свернулась возле нее тугим клубком, продолжая икать и размазывать слезы, сопли и желчь по лицу. Я проклинала скопом богов и Прях, соткавших мне эту судьбу. Я ненавидела себя – такую беспомощную и жалкую.
Потому что именно такой я себя ощущала в тот момент. Жалкой тварью, не нужной даже породившей ее Нави.
Глава 20. Цена дружбы
Не знаю, сколько времени я провела в темноте подвала, слушая, как стекает капля воды по заплесневелой стене. Дарган говорил об одной ночи, но для меня она растянулась на целую вечность. Иногда раздавался шорох маленьких лап и неуверенный писк. Пару раз моей голой ноги касалась щетка жестких усов. Я не шевелилась, и крысы убирались прочь. Лишь одна все время норовила задержаться, и я понимала, что однажды ей захочется попробовать необычное угощение в моем лице.
Было холодно. Марий оставил мне свой кафтан, и я закуталась в него, но дрожь все равно колотила меня изнутри. Я подышала в ладони, потом и вовсе свернулась клубком, пытаясь сберечь оставшиеся крохи тепла. При мысли о еде становилось тошно, но жажда мучила меня с первой минуты пленения, а воды дейвасы не оставили. Я надеялась, что мне не придется попробовать ту самую сводящую с ума медленным течением каплю на вкус. Пока еще отвращение было сильнее жажды. А если дойдет и до того – будет ли меня волновать, что это сок белесого грибка, облепившего стены подвала?
Ощущение, что я увязла в кошмаре, никак не отпускало. Еще вчера я улыбалась солнцу и пила чай с вареньем Калины на крыльце своей лохматой избушки, а сегодня валялась на земляном полу и тщетно пыталась оттереть руки – мне все казалось, что они по локоть одеты в кровавые перчатки. Там, снаружи, бесновалась толпа, подогреваемая звучным голосом дейваса, а мой зеленый дом рассыпался жирным горячим пеплом. Кто бы подумал, что в рыхлом теле Громобоя таится такая сила? Хотя уж я могла бы догадаться – много людей повидала на своем недлинном веку. А все туда же – обманулась внешностью. Впрочем, внешностью ли? Возможно, я слишком хотела зацепиться за этот клочок земли и дом, который даже не был моим…
Новая капля скользнула по отсыревшим доскам.
Я закрыла глаза. Держать их открытыми было слишком страшно: начинало казаться, будто я ослепла. Кисловатый запах настойчиво лез в нос, отчего я то и дело терла его рукой. Бессмысленный жест, но в нем было некое странное успокоение.
В какой-то момент показалось, что я уснула на самом деле, и мне грезится свет. Я неуверенно подняла руку к лицу и помахала растопыренными пальцами. Нет, это не сон и не видение. Вправду стало чуть светлее. Глаз различал силуэты – едва-едва, буквально намеками, росчерками теней – но все же я смогла их увидеть.
Опираясь на рыхлую землю, на ощупь похожую на прах, я приподнялась и заморгала, приучая зрение к новому освещению. Я не понимала, откуда оно взялось. Не было ни единой щелочки, ни даже крошечного отверстия в поглотившем меня подземном мешке, откуда мог бы прорваться этот намек на свет. Но он был.
Я снова зажмурилась и помотала головой.
Наверно, это все-таки морок измученного разума. Нужно успокоиться. Дыши, Ясмена. Вдох-выдох. Вот так, умница…
Продолжая уговаривать себя, я все же рискнула приоткрыть глаза. Свечение никуда не ушло, напротив, словно стало ярче. Оно было мягким и двигалось вместе со мной. Как будто источник его был возле меня. Как будто я держала его в ладонях.
Я снова подняла руку и всмотрелась в нее, крутя запястьем и сжимая пальцы. Совсем как когда Марий нес меня в Приречье. Тогда я еще не знала, что ждет меня впереди. Грудь стиснуло болью. Удивительно – как будто там еще было чему биться.
Помотав головой, я заставила себя вернуться из воспоминаний в подвал, где явственно стало светлей. Уже можно было различить квадрат лаза, сваленные в углу мешки из-под репы, полосы грибка на потолке и стенах, горбатые силуэты крыс, мечущихся под ногами – никаких тварей, кроме тех, что жили во мне. Вот только было похоже, что прямо сейчас я становилась одним из них.
Потому что светились мои руки.
Наверху, едва различимо, послышалась какая-то возня. Что-то стукнуло, упало, кто-то выругался шипящим голосом. Я представила, как открывается крышка, и люди видят меня – грязную, заплаканную, со светящимися холодным лунным сиянием руками – и вздрогнула всем телом. Меня даже не станут вытаскивать наружу – просто сбросят факел, захлопнут крышку и дверь подопрут. А потом всей волостью хозяину новый дом построят, с песнями и плясками.
Что делать?
Заполошный взгляд выцепил пустой мешок, я кинулась к нему и быстро намотала на руки колючую тряпку, стараясь не расчихаться от пыли. Едва последний участок мерцающей кожи оказался скрыт, и я снова погрузилась в шепчущую тьму, как в ней прорезался квадрат выхода. Я болезненно прищурилась: кто-то держал факел, видимо, выглядывая меня, и на мгновение показалось, что все мои страхи стали явью. Но вместо того, чтобы бросить огонь вниз, человек отвел руку в сторону, и прямо перед моим носом со змеиным шипением вытянулась веревка.
- Ясмена, вылезай скорей! У нас мало времени, а еще Пирожка надо вывести!
Я не поверила своим ушам. Могла предположить все, что угодно кроме этого голоса, сердитого, дрожащего от недавних слез, но такого знакомого.
Марьяна.
- Яся, не молчи! Ты ведь там жива? – голос Марьяны зазвенел паникой, и я поспешила вытереть предательские слезы. Совсем размякла. Что если это обман? Вдруг дейвас задумал что-то еще более жуткое, чем выступление на площади? Страшная мысль неожиданно обожгла нутро.
Что, если тварь, убившая Анжея, на самом деле подчиняется дейвасам?
Я молчала, не торопясь отвечать. Путь к спасению раскачивался перед самым носом, так и маня уцепиться за него и молниеносно выбраться из земляного мешка. Но страх, кажется, въевшийся в кровь, плотно смыкал губы.
- Ясмена! Прости меня, дуру, что не помогла тебе сразу! Отец запер, не дал сбежать. Сказал, что однажды чуть не потерял дочь, и не хочет проходить через это снова. А еще сказал, что хоть тебя и уважает, но против дейвасов не попрет, потому что в ответе за всю волость. Что ж это за уважение такое, что делит людей на нужных и не нужных, а, Ясь? – Марьяна, кажется, всерьез собралась снова расплакаться, и это было настолько не похоже на мою бойкую подругу, что я все-таки решилась и взялась за веревку. Мешковина с рук упала, и я пропустила вдох, вспомнив о подозрительном свечении, но, кажется, Сауле наконец решила дать мне передышку – оно исчезло.
