- Что же мне делать, Дева? — подняла я на богиню сухие воспаленные глаза. Кожу продрало морозом, и я обхватила себя руками за плечи, пытаясь согреться.
- Ты единственная, кто вхож в оба мира, — взгляд Сауле проникал до самых темных уголков моей души, безжалостно высвечивая все, что в них скопилось. - Думаю, ты уже знаешь, как поступить.
Слова опадали белыми лепестками с запахом лилии. Я изумленно смотрела на богиню, она же виновато улыбнулась мне от стелы. Как она туда попала, я снова не заметила.
- Я не вправе просить тебя об этом, дитя, но мне придется. Задуманное Яросветой не должно воплотиться. Твоя рука не должна пролить кровь дейвасов. Иначе круг замкнется, и все вернется к началу. Границы исчезнут, и в мир живых явятся мертвые, а лаумы будут идти впереди них. Стань хранительницей границ. Сбереги равновесие.
Туман взвихрился с земли, на глазах затягивая фигуру Сауле. Ее голос все еще звучал, когда озаренный солнечным светом силуэт растворился в мареве, как капля меда в горячем молоке. Белым-бело было повсюду, вокруг меня, во мне, в моих мыслях, я сама стала туманом и понеслась так быстро, как только было доступно, наслаждаясь небывалой легкостью и свободой. И вскрикнула, больно ударившись об землю, словно упала с большой высоты. Вокруг меня снова серели знакомые стены. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, внутрь заглянула Ртуть:
- Все в порядке? — поинтересовалась лаума, шаря взглядом по землянке. Я, стараясь не кривиться, поднялась с пола и поспешила ее успокоить.
- Просто споткнулась.
Охранница еще раз осмотрела меня, окинула взглядом жилище и вышла, чеканя шаг. Пусть лучше решат, что я неуклюжая, чем поймут, что мгновение назад меня тут и вовсе не было.
Или это все же был сон?
В ноздри ударил знакомый аромат, и, оглянувшись, я увидела на полу белый лоскуток. Я подобрала лепесток лилии и размяла его в пальцах, вдыхая нежный запах. Значит, все было на самом деле. И встреча с богиней, и правда о лаумах и дейвасах, и мое непочтительное поведение...
И мольба, ради которой Сауле устроила эту встречу.
Я не должна проливать кровь дейвасов, но именно кровь проложит путь между мирами. Значит, ею поделится кто-то другой. И я, кажется, знаю, кто именно.
* * *
Три дня пролетели, словно в забытьи. Я пыталась пробраться к Совию, но мне удалось лишь посмотреть на него издалека: Яросвета больше не хотела рисковать и поставила охрану возле его клетки. Лис выглядел изможденным, но ран на нем я не увидала. Марий несколько раз пытался со мной поговорить, но я сбегала, недослушав даже колкое приветствие огненосца. Он снова начал бы зубоскалить или напоминать, что я сама хотела найти лаум, а мне сейчас и то и другое слышать было так же больно, как если б я вогнала кинжал в собственное сердце.
Лаумы смотрели на меня, где бы я ни появилась. Их шепот напоминал шорох листьев. Он преследовал меня неотступно, даже в беспокойных снах, которыми мне с трудом удавалось забыться. Близился день Купалы, и я поняла, что имела в виду Яросвета, говоря, что границы истончаются. В Серой Чаще появился ветер. Он трепал закостеневшие кроны и сек лицо, не оставляя ран, которые можно было бы излечить. Иногда его дуновения приносили запах тлена. Но порой... порой я чувствовала в нем сладкий аромат луговых трав и нагретых на солнце камней.
Этот ветер прилетал из Яви, и лаумы с тоской поворачивали к нему лица. Я присматривалась к ним издалека, сидя на пороге своей землянки или возле потухшего костра, рядом с которым они танцевали в ту ночь, когда нас притащили в Убежище. С тех пор я не видела танцев и не слышала, чтобы хоть одна беловолосая дева пела. Зато лязг точила, гулявшего по острым кромкам, звучал с утра и до темноты, падающей на Чащу голодным зверем.
Стоило мне опустить руку на серый песок, как он начинал вздрагивать из-за бьющихся в оковах источников, спрятанных под толщей земли. С каждым днем вода ярилась все сильнее, и ее биение напомнило мне сердечную дрожь. Казалось, будто под Чащей мерно стучит огромное сердце, ритм которого все убыстряется, грозя проломить сковавшую его клетку.
В день Купалы я проснулась от сжавшего грудь чувства тревоги. Выглянув из землянки, я впервые не обнаружила своих стражниц. Не успела я порадоваться долгожданной свободе, как из теней выскользнул лесной гость и ткнулся широколобой головой в мой живот. Я охнула, но успела ухватиться за корни на его спине, и потому устояла.
- Эй, дружище, что-то неладно? — спросила и зверя, хотя и сама чувствовала: все не так. Одуванчик осторожно ухватил зеленоватыми зубами край моей рубахи и потянул за собой.
Зверь привел меня к окраине Убежища. Я с недоумением оглядела выстроившихся вдоль полосы выжженной земли лаум — в полном боевом облачении, натянутых как струна. Все они, не отрываясь, смотрели на Чащу, будто ждали чего-то. Меня заметила Яросвета и, пройдя сквозь ряды своих воительниц, остановилась напротив, с недовольством глядя на то, как моя рука лежит на боку лесного гостя. Корни медленно извивались, щекоча ладонь, а не мертвенно затихли, как это было с той, другой, лаумой.
- Зачем пришла? — отрывисто спросила Старшая. — Еще не время.
- Он меня привел, — кивнула я на Одуванчика. — Должно быть, хотел показать что-то важное.
Лаума поджала губы.
- Эта тварь всегда была слишком своевольной. Я создала его, только чтобы проводить рагану, которой достанет смелости проложить Дорогу, и указать ей верный путь. А он взялся оберегать тебя, словно глупая псина, готовая на все ради хозяина.
Я погладила застывшие корни, успокаивая их своим теплом. Яросвета не обратила внимания на короткую заминку и повернулась к границе, махнув рукой: мол, смотри уж, раз пришла. Мы двинулись следом.
Сладкий ветер Яви привлек не только лаум. Яросвета говорила, что Убежище способно выдержать любой набег навьих тварей, а проломить его защиту они смогут, только если навалятся все скопом. И, похоже, что сегодня настал тот самый день.
Деревья недовольно скрипели ветками, жалуясь друг другу, что их потревожили. Между стволов стелился низкий плотный туман, и в нем, по колено окутанные белым маревом, шли навьи твари. Катились клубки злыдней. Ползли, выбрасывая перед собой отростки и подтягивая на них неряшливые темные туши, багники. Хохотали мавки, то появляясь на виду, то скрываясь за деревьями и сверкая оттуда холодными злыми глазами. Ковыляли кикиморы, скаля зубы и высекая глубокие борозды на стволах крючковатыми когтями. Промеж нечисти поменьше виднелись очертания иных чудовищ, безымянных и будто выбравшихся из чьего-то дурного сна. Изломанные тела с человеческими руками и рогатым черепом вместо лица. Закутанные в обрывки савана, высокие девы без губ и носа...
Я оцепенело разглядывала чудовищных порождений темного колдовства, чувствуя, как все внутри заливает холодом. Земля вздрогнула, и руки лаум сжались на оружии. Кое-кто прикусил губу, иные протяжно вздохнули, но больше ничем не выказали страха. В глубине Чащи мелькнули огромные тени. Их глаза горели желтым светом; чудовищные лапы волочились по земле, процарапывая в ней глубокие борозды отростками, похожими на корни. Тела, выглядевшие как старые прогнившие пни, заросли белесым мхом. Твари медленно и слепо двигались вперед, выламывая и отбрасывая в сторону помешавшие им деревья, словно те были тонкими прутиками. Запах гнили ударил в нос, и я закашлялась, утирая слезящиеся глаза.
