9. Но мысли вождя были направлены на более важное предприятие – осаду Антия, так как, думал он, это столица вольсков, и там зародилась последняя война. Но так как такой сильный город нельзя было взять без больших приготовлений, без метательных орудий и иных машин, то он, оставив при войске товарища, отправился в Рим убеждать сенат разрушить Антий. Но, я полагаю, боги желали продлить существование антийской общины, так как во время этой речи явились из Непета и Сутрия послы, прося помощи против этрусков и заявляя, что возможность подать ее непродолжительна. Сюда-то судьба обратила от Антий силы Камилла. Так как эти местности лежали перед Этрурией и представляли собою, так сказать, ключ и ворота для выхода из нее, то и этруски при всяком новом предприятии старались захватить их, и римляне – отнять и защитить. Итак, сенат решил просить Камилла, оставив Антий, взяться за этрусскую войну. Городские легионы, находившиеся под начальством Квинкция, назначены были ему. Хотя Камилл предпочитал иметь испытанное и привыкшее к его начальству войско, которое находилось в земле вольсков, но он не протестовал и только выпросил, чтобы товарищем его был Валерий. Квинкций и Гораций были посланы в землю вольсков на место Валерия. Фурий и Валерий, отправившись из города в Сутрий, нашли, что часть его уже захвачена этрусками, а в другой, перегородив дороги, горожане едва сдерживали напор врагов. Прибытие римской помощи, равно как и имя Камилла, славное среди врагов и союзников, не только остановили в данную минуту поражение, но и дали время прийти на помощь. Разделив войско, Камилл приказал товарищу отвести отряд в ту сторону, которая была в руках врагов, и напасть на стены, не столько в надежде, что город можно взять, придвинув лестницы, сколько с целью отвлечь врага и тем облегчить труд утомленных уже битвою горожан, а самому выиграть время для того, чтобы без боя вступить в город. То и другое было исполнено одновременно, и опасность представилась этрускам с обеих сторон: видя, что и стены усиленно штурмуются, и неприятель находится в городе, они в ужасе кучею бросились в ворота, которые случайно не были осаждены. И в городе, и в поле произошла страшная резня бегущих. Большее число избили воины Фурия в стенах города, воины же Валерия, которые были легче вооружены для того, чтобы преследовать, прекратили избиение только с наступлением ночи, лишившей возможности видеть. Отняв Сутрий и отдав его союзникам, войско отправилось к Непету, который сдался и уже всецело находился во власти этрусков.
10. Казалось, что возвращение этого города потребует больше труда не только потому, что он весь был в руках неприятелей, но и потому, что сдача последовала вследствие измены части непетян. Однако решено было отправить к старейшинам требование отделиться от этрусков и явить ту добросовестность, о которой они умоляли римлян. Когда оттуда принесен был ответ, что они ни в чем не властны, что этруски знали стены и держат караулы у ворот, то прежде всего горожане были напуганы опустошением полей; затем, когда оказалось, что они более верны сдаче, чем союзу, придвинуто было к стенам войско: наносив с полей вязанки хвороста и наполнив ими рвы, воины подставили лестницы и при первом крике, сопровождавшем нападение, взяли город. Затем непетянам дано было распоряжение положить оружие и приказано щадить безоружных; этруски же, как вооруженные, так и безоружные, были перебиты. Равным образом непетянам, виновным в сдаче, отрублены были головы; ни в чем не повинному населению возвращено были имущество, в городе же оставлен гарнизон. Таким образом, отняв у врагов два союзных города, трибуны с великою славой привели назад в Рим победоносное войско.
В том же году потребовано было удовлетворение от латинов и герников и сделан запрос, почему в течение этих лет они не предоставляли, согласно уговору, воинов. Многочисленное собрание обоих племен ответило, что община не виновата в том, что некоторые из юношей служили у вольсков, и что не было на то общественного решения; что все они наказаны за свой злой умысел, и никто из них не вернулся; причиной же того, что они не поставляли воинов, был постоянный страх перед вольсками, этой язвой, поселившейся у них по соседству, которой не могли искоренить многочисленные войны, следовавшие непосредственно одна за другой. Получив такой ответ, сенаторы усмотрели основание начинать войну, но нашли ее несвоевременной.
11. В следующем году [385 г.] при военных трибунах с консульской властью Авле Манлии, Публии Корнелии, Тите и Луции Квинкциях Капитолинов, Луции Папирии Курсоре (во второй раз), Гае Сергии (во второй раз) возникла тяжелая внешняя война и еще более тяжелый внутренний мятеж: войну начали вольски, и к ней присоединилось восстание латинов и герников, мятежу же положил начало – чего меньше всего можно было ожидать – славный муж патрицианского рода, Марк Манлий Капитолин. Будучи чрезвычайно высокого о себе мнения, он презирал всех других лиц, стоящих во главе государства, а одному, выдававшемуся и почетным положением, и доблестью, Марку Фурию, завидовал, огорчаясь, что он один пользуется властью, один находится при войске и до того уже возвысился, что избранных одними с ним ауспициями считает не товарищами, а слугами своими, а между тем, если кто пожелает судить по справедливости, Марк Фурий не мог бы освободить отечество от вражеской осады, если бы предварительно он, Манлий, не спас Капитолий и Крепость; и Фурий напал на галлов, когда они получали золото и в надежде на мир были невнимательны, тогда как он, Манлий, прогнал их, когда они с оружием в руках хотели взять Крепость. Львиная доля того славного подвига должна принадлежать воинам, которые вместе с ним, Фурием, победили; его, Манлия, победу не делит с ним никто из смертных. Возгордившись от такого самомнения, будучи к тому же по характеру своему человеком пылким и несдержанным и видя, что могущество его среди отцов не выдается в такой мере, как он считал бы справедливым, он первый из патрициев сделался сторонником народа и начал делиться своими планами с плебейскими магистратами; обвиняя патрициев и приманивая к себе плебеев более внешним расположением к народу, чем рассудительностью, предпочитал пользоваться широкой известностью, а не доброй славой. Не довольствуясь аграрными законами, которые всегда служили для народных трибунов поводом к смутам, он начал колебать кредит
[410]: большие-де бедствия соединены с долговыми обязательствами, которые не только грозят нищетой и позором, но даже пугают свободного человека кандалами и оковами. И действительно, бремя долговых обязательств было очень велико и возникло оно из-за построек, дела в высшей степени обременительного даже для богатых. Поэтому война с вольсками, тяжелая сама по себе, осложненная еще отпадением латинов и герников, выставляется для вида, как основание требовать более сильной власти; главным же образом новые планы Манлия побудили сенат избрать диктатора. Избран был Авл Корнелий Косс, который назначил начальником конницы Тита Квинкция Капитолина.
12. Хотя диктатор видел, что внутри государства предстоит более ожесточенная борьба, чем вне его, однако или в виду быстроты, требуемой военными операциями, или в том предположении, что победа и триумф усилят и самую диктатуру, он, произведя набор, устремился в Помптинскую область, куда, по слухам, вошли войска вольсков. Я не сомневаюсь, что читатели, до пресыщения читая в стольких книгах о постоянных войнах с вольсками, тоже подумают о том, что удивило и меня при пересказе историков, более близких к тому времени, именно – откуда брались воины у вольсков и эквов после стольких поражений? Если древние писатели обходят этот вопрос молчанием, то что же могу высказать я, кроме гадательного мнения, которое у каждого может быть свое? Правдоподобно, что вследствие промежутков между войнами они всякий раз, возобновляя войны, пользовались новым поколением юношей, как это теперь бывает при римских наборах, или армии набирались не всегда из одних племен, хотя войну затевал всегда один и тот же народ, или же бесчисленное множество свободных людей было тогда в тех местах, где в настоящее время едва остается небольшой источник пополнения воинов и которые только римские рабы спасают от безлюдья. Во всяком случае, по единогласному свидетельству всех авторов, армия вольсков была огромная, несмотря на недавнее поражение их под личным предводительством и главным начальством Камилла. К ним присоединились латины и герники, а также некоторые граждане Цирцей и даже римские колонисты из Велитр.
