Под влиянием той же ярости они напали и на Тускул; причиной их раздражения было то обстоятельство, что жители, отказавшись участвовать в общем восстании латинов, приняли не только союз с римлянами, но и их гражданство. Напав неожиданно на город, когда ворота были отперты, они при первом же натиске захватили его, кроме крепости. Там укрылись граждане с женами и детьми и послали в Рим вестников уведомить сенат о постигшем их несчастье. Немедленно было отправлено в Тускул войско, что вполне соответствовало добросовестности римского народа; предводителями были военные трибуны Луций Квинкций и Сервий Сульпиций. Ворота Тускула они находят запертыми и видят, что латины, в одно время и осаждая, и будучи осаждены, с одной стороны, стараются защитить стены Тускула, с другой – пытаются осадить крепость, наводят страх и в то же время боятся. Прибытие римлян изменило настроение обеих сторон: тускуланцы от величайшей паники перешли к величайшему воодушевлению, латины от почти полной уверенности в скором занятии крепости, так как город был в их руках, к слабой надежде на свое собственное спасение. Тускуланцы из крепости поднимают крик; гораздо более сильным криком отвечает им римское войско. Латинов теснят с обеих сторон; они не выдерживают натиска тускуланцев, сбегающих с более возвышенного места, и не могут остановить приступов римлян к стенам и попыток их сокрушить запоры ворот. Сперва при помощи лестниц были взяты стены, а затем были сломаны запоры ворот; теснимые двойной армией врага с фронта и с тыла и, не имея ни сил для битвы, ни места, куда бежать, очутившись в середине, они были перебиты все до единого. Отняв от врагов Тускул, римское войско было уведено назад.
34. Чем больше удачные войны тех лет способствовали усмирению всех внешних врагов, тем более в городе со дня на день увеличивалось могущество патрициев и бедственное положение плебеев, которые не в состоянии были платить долги именно вследствие безусловной необходимости платить в срок. И вот, не имея уже возможности дать что-нибудь из имущества, привлеченные к суду и осужденные должники удовлетворяли кредиторов потерей доброго имени и телесными страданиями, и наказание заступило место выполнения обязательств. Даже выдающиеся плебеи, не говоря уже о низших, до того пали духом, что ни у одного энергичного и опытного человека не хватало мужества не только искать вместе с патрициями военного трибуната (а этого права они добивались с такими усилиями!), но даже занимать и стремиться к занятию плебейских должностей. И казалось, что патриции навсегда вернули обладание должностью, которой плебеи пользовались лишь немного лет. Но чтобы эта радость одной партии не была чрезмерной, приключилось маловажное, как это обыкновенно бывает, обстоятельство, поведшее к серьезным последствиям.
У Марка Фабия Амбуста, человека сильного не только среди людей своего сословия, но и среди плебеев, которые вовсе не считали его врагом своим, старшая дочь была замужем за Сервием Сульпицием, а младшая – за Гаем Лицинием Столоном, человеком, хотя и известным, но плебеем; и то самое обстоятельство, что Фабий не уклонился от этого родства, приобрело ему расположение у плебеев. Случайно сестры Фабии проводили, по обыкновению, время в разговорах в доме военного трибуна Сервия Сульпиция, и когда тот возвращался с форума, ликтор, согласно обычаю, постучал розгою в дверь. Непривычная к этому обычаю младшая Фабия испугалась, чем насмешила сестру, которая удивилась, что она не знает этого. Но смех этот огорчил женское сердце, легко поддающееся впечатлению от маловажных обстоятельств. Многочисленная толпа сопровождающих трибуна и спрашивающих, не угодно ли ему чего-либо, внушила ей, вероятно, мысль, что брак ее сестры счастлив, и она пожалела о своем, руководясь превратным убеждением, которое решительно не терпит преимущества кого-нибудь из близких. Увидав ее в смущении от недавнего огорчения, отец спросил, все ли благополучно, но она хотела скрыть причину недовольства, считая ее недостаточно любезной по отношению к сестре и недостаточно почтенной для мужа. Однако путем деликатных расспросов отец заставил ее признаться, что она огорчена союзом с неравным и замужеством в доме, для которого недоступен ни почет, ни влияние. Утешая дочь, Амбуст велел ей ободриться: скоро-де она увидит у себя дома те же почести, какие видит у сестры. Затем он начал совещаться с зятем, пригласив Луция Секстия, юношу энергичного, осуществлению надежд которого недоставало только патрицианского рода.
35. Огромная сумма долговых обязательств, казалось, представляла удобный случай произвести переворот, так как на облегчение этого бедственного положения плебеи могли надеяться, лишь поставив своих людей во главе управления. К этой-де мысли и следует подготовиться; попытки и мероприятия уже поставили плебеев на такую ступень, откуда при дальнейших усилиях можно достичь верха власти и сравняться с патрициями как доблестью, так и почетным положением. В настоящий момент решено было назначить народных трибунов, чтобы, находясь в этой должности, они могли сами открыть себе путь к остальным должностям. И вот выбранные в трибуны Гай Лициний и Луций Секстий [375 г.] обнародовали законопроекты, направленные всецело против силы патрициев и в пользу плебеев. Один закон относительно долговых обязательств, чтобы, после вычета из капитала уплаченных процентов, остаток был внесен в течение трех лет равными частями. Другой – относительно размеров поля, – чтобы никто не владел более чем пятьюстами югерами; третий – чтобы не созывались комиции для выбора военных трибунов и чтобы одним из консулов был непременно плебей. Все эти права были очень важны, и без ожесточенной борьбы их нельзя было добиться.
Итак, на карту поставлено было зараз все, до чего люди непомерно жадны, – земли, деньги, почести; напуганные этим, патриции на общественных и частных совещаниях обнаруживали лишь смущение и, не найдя другого средства, кроме испытанного уже во многих предшествовавших спорах протеста, вооружили против предложения трибунов их товарищей. Увидев, что Лициний и Секстий приглашают трибы подавать голоса, они, сопровождаемые отрядом патрициев, не позволили ни прочесть предложения, ни совершить другое какое-нибудь действие, обычное при постановлении решения плебеев. И уже много раз напрасно созывалось собрание, и предложения считались отвергнутыми, тогда Секстий сказал: «Хорошо; так как протест должен иметь такое большое значение, то этим самым оружием мы будем защищать плебеев. Объявите-ка, отцы, комиции для избрания военных трибунов, и я сделаю так, что не будет вам приятно это veto, которое вы теперь с таким удовольствием слышите из уст наших товарищей». Не напрасными оказались эти угрозы: не состоялись ни одни комиции, кроме тех, на которых избирались плебейские эдилы и трибуны; выбранные вторично в народные трибуны Лициний и Секстий не допустили выборов никаких курульных магистратов. И пять лет не было в городе магистратов
[421], так как плебеи выбирали вновь двух трибунов, а эти не допускали комиций для выбора военных трибунов.
