Книга История Рима от основания Города, страница 126. Автор книги Тит Ливий

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «История Рима от основания Города»

Cтраница 126

Я счел нужным среди ничтожных зачатков всего другого изложить и возникновение игр, чтобы ясно было, от какого здравого начала дело дошло до настоящего безумия, едва терпимого даже в могущественных царствах [438].

3. И однако начало игр, предназначавшееся для религиозных целей, не облегчило ни суеверного страха умов, ни физических недугов; напротив того, паника достигла страшных размеров, когда разлитие Тибра затопило цирк и прервало представление на самой середине, как будто боги отвратились уже от людей и пренебрегали их умилостивлениями. И вот во второе консульство Гая Генуция и Луция Эмилия Мамерцина, когда уже не столько болезни угнетали тела, сколько изыскания умилостивительных средств занимали умы, из воспоминаний старожилов узнали [439], что некогда моровая язва прекратилась, когда диктатор вбил гвоздь. Под влиянием этого религиозного соображения сенат повелел назначить диктатора для вбивания гвоздя [440]. Избран был Луций Манлий, по прозванию Империоз, который назначил начальником конницы Луция Пинария.

Существует старинный закон, начертанный древними письменами и выраженный древним языком, чтобы тот, кто будет высшим претором, в сентябрьские иды вколачивал гвоздь; этот закон был прибит на правой стороне храма Юпитера Всеблагого Всемогущего, со стороны храма Минервы. Рассказывают, что, вследствие малого распространения письменности в те времена, гвоздь этот служил показателем числа лет и что закон о вбивании гвоздя был посвящен Минерве в ее храме потому, что она изобретательница числа. Цинций [441], тщательный исследователь таких памятников, говорит, что видны гвозди, показывающее число лет и в Вольсиниях, в храме этрусской богини Норции [442]. На основании этого же закона консул Марк Гораций, год спустя после изгнания царей, освятил храм Юпитера Всеблагого Всемогущего; впоследствии торжественное вбивание гвоздя от консулов было передано диктаторам, так как власть их выше. Затем, когда обычай этот был оставлен, церемония сама по себе была признана достаточно важной для того, чтобы ради нее избирать диктатора [443].

Выбранный только для этой цели диктатором Луций Манлий, точно он был избран для совершения подвигов, а не для одного только исполнения религиозного обряда, желая затеять войну с герниками, стал беспощадно производить набор, чем вызвал волнение среди молодых людей. И только когда на него поднялись все народные трибуны, он сложил с себя диктатуру, или уступая насилию, или из чувства стыда.

4. Тем не менее в начале следующего года [362 г.], в консульство Квинта Сервилия Агалы и Луция Генуция, народный трибун Марк Помпоний привлек Манлия к суду. Ненависть к себе Манлий возбудил суровостью набора, произведенного не только с материальным ущербом для граждан, но даже сопровождавшегося телесным насилием, так как одних, которые не отвечали на вызов, секли розгами, других заключали в оковы; но особенно ненавистен был его суровый нрав и тяжкое для свободного государства прозвание Империоз [444], данное ему за то, что он кичился своей жестокостью, проявляя ее столько же на посторонних, сколько и на своих кровных родных. Между прочим трибун ставил ему в вину, что он послал на рабскую работу, чуть ли не в тюрьму и на каторгу, своего юного сына, не уличенного ни в каком дурном деле, изгнав его из города, из дома, от пенатов, лишив форума, света, общества сверстников. Там знатного рода юноша, сын диктатора, ежедневно страдая, убеждался, что он действительно сын деспота-отца. Но за какую же вину? Оказывается, за то, что он не красноречив и имеет недостаток в произношении. Разве отец, если в нем есть хоть сколько-нибудь человечности, не должен был заботиться об устранении этого недостатка, а не карать за него и тем выставлять его на вид? Даже бессловесные животные не менее кормят и заботятся о тех своих детенышах, которые не вполне нормально развиты; а Луций Манлий, клянусь Геркулесом, злобой увеличивает несчастье сына, усиливает его умственную тупость и уничтожает в нем ту малую долю душевной бодрости, какая есть, заставляя его жить в деревне, как крестьянина, среди животных.

5. Эти обвинения озлобили всех, только не самого юношу; напротив, огорченный тем, что он является причиной ненависти и обвинений против отца, с целью доказать всем богам и людям свою готовность скорее быть на стороне отца, чем его врагов, он составляет план, доказывающий, правда, грубость и невежество, недостойный гражданина, но похвальный вследствие обнаружившейся в нем сыновней почтительности.

Тайно от всех, перепоясавшись ножом, он спешит рано утром в город, а от ворот немедленно в дом к трибуну Марку Помпонию, объявляет привратнику, что ему сейчас же нужно видеться с его господином; пусть он скажет, что он Тит Манлий, сын Луция. Немедленно его впустили (можно было рассчитывать, что он раздражен против отца и хочет сообщить какое-нибудь новое обвинение или подать какой-нибудь новый совет для ведения дела); обменявшись приветствиями, он заявляет, что желает поговорить без свидетелей. Когда всем велено было уйти подальше, он обнажает нож и, стоя над ложем с оружием, грозит немедленно убить трибуна, если он не повторит за ним слова клятвы: никогда не созывать собрания плебеев для обвинения его отца. Испуганный трибун, видя сверкающее перед глазами оружие, сознавая, что он безоружен, а тот юноша очень силен и, что особенно было страшно, тупо уверен в своей силе, клянется, как ему было приказано. Потом он публично заявил, что под давлением такого насилия отказался от своего намерения.

Хотя плебеи очень желали иметь возможность подать свои голоса относительно такого жестокого и гордого подсудимого, но им понравилось, что сын решился на такое дело в пользу отца; и это было тем похвальнее, что даже такая страшная суровость отца не заставила его забыть о сыновней преданности. Итак, этот поступок не только освободил отца от суда, но послужил и к возвеличиванию сына; когда впервые в том году было постановлено, чтобы военные трибуны при легионах были выбираемы подачей голосов (а раньше, как и теперь, так называемых руфулов вожди выбирали для себя сами [445]), юноша получил из шести мест второе, хотя, как человек, проведший свою молодость в деревне, вдали от людского общества, он не имел ни гражданских, ни военных заслуг, чтобы заручиться популярностью.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация