В этом году был избран и диктатор – Марк Фабий – не вследствие страха перед войной, но чтобы на консульских комициях не был выполнен Лициниев закон. В качестве начальника конницы диктатору дан был Квинт Сервилий. Однако и на консульских комициях диктатура не дала большей силы единодушию патрициев, чем то было на цензорских комициях.
23. Из плебеев был выбран в консулы Марк Попилий Ленат, из патрициев – Луций Корнелий Сципион [350 г.]. И судьба более прославила плебейского консула: ибо, когда пришло известие, что огромное войско галлов расположилось лагерем на латинских полях, война с ними вне очереди была поручена Попилию, так как Спицион был тяжко болен. Энергично произведя набор и приказав всем молодым людям вооруженными собраться за Капенскими воротами у храма Марса, а квесторам доставить туда же знамена из казначейства, он сформировал четыре легиона, а остальных воинов передал претору Публию Валерию Публиколе и поручил отцам распорядиться набором другой армии для охраны государства, на случай непредвиденных осложнений войны; сам же, когда уже все необходимые приготовления были окончены, двинулся на врага.
Желая прежде узнать его силы, чем решиться на сражение, он приступил к возведению вала на холме, занятом им на возможно близком расстоянии от лагеря галлов. Свирепый и жадный до битвы народ, издали завидев римские знамена, развернул ряды, намереваясь немедленно начать бой; но заметив, что римский отряд не спускается на равнину и что римлян защищают и возвышенное место, и вал, галлы решили, что они испуганы и что теперь нападение особенно удобно, так как римляне всецело заняты работой, и потому бросились с диким ревом. Римляне не прекратили работ, так как укреплениями заняты были триарии, а гастаты и принципы, стоявшие перед укреплениями в полной готовности, вступили в бой
[466]. Кроме доблести, помощь оказало еще возвышенное местоположение, а потому все брошенные оттуда дротики и копья не падали бесцельно, как это бывает в большинстве случаев, если их бросают на ровном пространстве, но попадали в цель, так как их собственная тяжесть ускоряла движение; и галлы, подступив бегом почти под самые укрепления, теперь под бременем стрел, пронзавших их тела или вонзавшихся в щиты и увеличивавших тяжесть, сперва остановились в нерешительности; затем, когда само замедление уменьшило их мужество и увеличило мужество врага, они стремительно побежали назад, давя одни других, и уничтожение их друг другом было более отвратительно, чем избиение врагами: не так много народа погибло от оружия, сколько было задавлено в стремглав несущейся толпе.
24. И победа римлян не была еще решительна: когда они спустились на равнину, им представилась другая трудность; ибо благодаря своей многочисленности, делавшей такую большую потерю вовсе нечувствительной, галлы выставляли свежих воинов против победителя-врага, точно будто бы опять начинался новый бой. Прекратив наступление, римляне остановились, с одной стороны потому, что, несмотря на утомление, им приходилось вступать вторично в сражение, с другой – потому, что консул, неосторожно действуя в первом ряду, был ранен почти навылет в левое плечо метательным копьем и на некоторое время вышел из строя. И вследствие этого замедления победа, казалось, была уже утрачена, как вдруг консул, перевязав рану, выехал к передним знаменам и сказал: «Что стоите вы, воины? Вы имеете дело не с латинами и сабинянами, которых победив можно сделать из врагов союзниками; мы обнажили мечи против зверей; мы должны или пролить чужую кровь, или пожертвовать своею. Вы отбросили их от лагеря, стремглав гнали по покатой равнине, вы стоите над грудами вражеских тел; произведите такую же резню на поле, какую вы произвели на горах. Не ждите, что они побегут от вас, если вы будете стоять на месте; надо нести вперед знамена и наступать на врага». Снова ободренные этими увещаниями, римляне прогнали с места первые манипулы галлов, затем фалангами врезались в средину их строя. Варвары, у которых не было ни определенного командования, ни вождей, приведены были в замешательство и обратили нападение на своих; рассеявшись по равнине, они пробежали даже мимо своего лагеря и устремились в Альбанскую крепость, которая представлялась взорам наиболее возвышенным пунктом среди одинаковых холмов. Консул не преследовал их далее лагеря, как вследствие раны, так и потому, что он не хотел вести войско под холмы, занятые врагами; поэтому, отдав воинам всю добычу из лагеря, он привел назад в Рим победоносное войско, богато украшенное галльскими доспехами. Рана консула помешала триумфу и вызвала в сенате желание назначить диктатора, чтобы было кому председательствовать в комициях за болезнью консулов. Выбранный в диктаторы Луций Фурий Камилл (в начальники конницы ему дан был Публий Корнелий Сципион) вернул патрициям прежнее обладание консульством. Получив за эту услугу консульство при замечательном единодушии патрициев, он провел в товарищи Аппия Клавдия Красса [348 г.].
25. Прежде чем новые консулы вступили в должность, Попилий отпраздновал триумф над галлами при большом сочувствии плебеев, втихомолку спрашивавших друг у друга, разве кто недоволен плебейским консулом. Вместе с тем они порицали диктатора, который за пренебрежение к Лициниеву закону получил награду, позорную не столько потому, что она неправильна с точки зрения государственной, сколько потому, что она обнаруживает личную его алчность, ибо, будучи диктатором, он выбрал сам себя в консулы
[467]. Год этот был замечателен многими разнообразными волнениями. Галлы, не будучи в состоянии выносить суровую зиму, двинулись с Альбанских гор и, блуждая по полям и приморским землям, производили опустошения; греческий флот тревожил море, а также берег около Антия, Лаврентскую область и устье Тибра, так что морские разбойники, встретившись с сухопутными, раз сразились с нерешительным результатом и отступили – галлы в лагерь, а греки назад к кораблям, не зная, считать им себя побежденными или победителями.
Но среди этих опасностей особенно страшными представлялись собрания латинских племен у Ферентинской рощи и недвусмысленный их ответ, данный на требование римлян доставить воинов: пусть перестанут приказывать тем, в чьей помощи они нуждаются; латины предпочитают поднять оружие в защиту своей свободы, а не для поддержания чужой власти. Сенат, обеспокоенный сразу двумя иноземными войнами, да еще и отпадением союзников, видя, что необходимо страхом сдерживать тех, которых не сдержала верность, приказал консулам производить набор, напрягая все силы государства, так как, вследствие измены всех союзников, приходилось опираться на войско, состоящее из граждан. Рассказывают, что отовсюду не только из городской, но и из деревенской молодежи набрано было десять легионов по 4200 пехотинцев и 300 всадников; такое небывалое войско нелегко создать, в случае иноземного нападения, даже в настоящее время при общем напряжении сил римского народа, который едва вмещает круг земной; до такой степени весь рост наш идет в то, о чем мы заботимся, – в богатство и роскошь!
