18. Следующий год [331 г.], в консульство Марка Клавдия Марцелла и Гая Валерия, был несчастным годом, или вследствие неблагоприятной для здоровья погоды, или вследствие человеческого преступления. В летописях я нахожу различные имена второго консула – то Флакк, то Потит; в данном случае, впрочем, неважно, что тут правда; но я больше желал бы, чтобы оказалось ложным то предание (тем более что не все писатели свидетельствуют об этом), которое гласит, что все те, вследствие смерти которых год этот заклеймен был названием морового, были отравлены. Однако я должен излагать событие так, как оно передано, чтобы никому из писателей не отказать в доверии.
Дело в том, что когда знатнейшие люди города стали умирать от одинаковых болезней и все почти одинаковым образом, то одна рабыня заявила курульному эдилу Квинту Фабию Максиму, что она укажет причину общественного бедствия, если он даст слово, что такое показание не принесет ей вреда. Фабий немедленно известил об этом консулов, а консулы доложили сенату, и по общему согласию сенаторов доносчице была обещана безопасность. Тогда она открыла, что государство страдает от козней женщин и что матроны приготовляют этот яд; если-де сенаторы последуют немедленно за нею, то виновных можно захватить на месте преступления. Тогда последовали за доносчицей и нашли нескольких женщин, занятых приготовлением каких-то снадобьев, а другие снадобья спрятанными.
Все это принесено было на площадь и через курьера призвано около двадцати матрон, у которых были найдены эти снадобья. Когда две из них, Корнелия и Сергия, обе патрицианского рода, уверяли, что это полезные лекарства, доносчица, опровергая это показание, предлагала им выпить их, чтобы изобличить ее во лжи. Матроны потребовали времени для переговоров, и, когда народ посторонился, они на глазах всех присутствовавших представили это условие остальным своим сообщницам, причем те также изъявили согласие выпить этого снадобья; исполнив это, все они погибли от своих собственных козней. Схвачены были тотчас их служанки, указавшие большое число матрон, из которых осуждено было около ста семидесяти.
До сих пор в Риме никогда еще не разбиралось дел по поводу отравления ядом; факт этот признан был роковым предзнаменованием и, казалось, походил более на дело людей помешанных, чем преступных. Поэтому, найдя в летописях известие, что некогда во время удаления плебеев диктатором был вбит гвоздь
[501], и люди, разобщенные раздором, благодаря этому средству пришли в себя, решено было назначить диктатора для вбивания гвоздя. Назначенный диктатором Гней Квинктилий выбрал себе в начальники конницы Луция Валерия, и оба они, по вбивании гвоздя, сложили с себя должность.
19. Консулами выбраны Луций Папирий Красс (во второй раз) и Луций Плавтий Венокс. В начале этого года [330 г.] прибыли в Рим послы из страны вольсков от жителей Фабратерии и от луканцев с просьбой принять их под покровительство римского народа; они говорили, что если римляне защитят их от самнитского оружия, то они станут верными и послушными подданными римского народа. Тогда сенат через послов объявил самнитам, чтобы они воздержались от нападения на области этих народов. Это посольство имело успех не столько потому, что самниты желали мира, сколько потому, что они не приготовились еще к войне.
В тот же год вспыхнула война с привернатами, союзниками которых были фунданцы и далее предводителем был фунданец Витрувий Вакк, человек известный не только у себя на родине, но и в Риме; он имел дом на Палатинском холме, который впоследствии был разрушен, а земля конфискована и получила название «Вакков луг».
Когда он на обширном пространстве стал опустошать Сетийскую, Норбийскую и Корскую области, против него отправился консул Папирий и расположился станом вблизи его лагеря. У Витрувия не было ни достаточно здравого смысла, чтобы держаться внутри вала в виду более сильного врага, ни достаточно мужества, чтобы сражаться подальше от лагеря. Едва все войско его построилось за воротами лагеря, как он без всякого плана и без отваги начал битву, тогда как воины его скорее имели в виду бегство, чем сражение с неприятелем. Хотя его победили быстро и решительно, однако самая незначительность расстояния и легкость отступления в столь близко расположенный лагерь дали ему возможность без труда спасти воинов от страшного избиения: и действительно, почти никто не был убит во время самой битвы; только немногие из бежавших сзади пали среди суматохи, когда стремительно бросились в лагерь. Оттуда с наступлением ночи они поспешили в беспорядке в Приверн, чтобы за его стенами найти лучшую защиту, чем за валом.
От Приверна второй консул Плавтий, опустошив всю страну и угнав добычу, повел римское войско в область фунданцев. Когда он вступил в фунданские пределы, ему вышел навстречу местный сенат и говорил, что пришел просить не за Витрувия и его сообщников, но за фунданский народ, который, по признанию самого Витрувия, неповинен в войне, так как он выбрал местом убежища Приверн, а не свое отечество Фунды. Поэтому-де в Приверне должно искать врагов римского народа и преследовать их, потому что они в одно и то же время изменили фунданцам и римлянам, позабыв о том и о другом отечестве; фунданцы же живут в мире с римлянами, имеют римские убеждения и с благодарностью помнят о полученном праве гражданства. Они просят консула воздержаться от войны с невинным народом; их поля и город, сами они с женами и детьми теперь находятся и всегда будут во власти римского народа.
Консул похвалил фунданцев, отправил в Рим письмо с известием, что они остаются верны римлянам, и повернул по направлению к Приверну. По свидетельству Клавдия, консул прежде наказал тех, которые были зачинщиками заговора; около 350 заговорщиков было связано и отправлено в Рим, но сенат не принял выдачи этих людей, полагая, что фунданцы хотят отделаться наказанием этих бедных и ничтожных граждан.
20. В то время, как два консульских войска осаждали Приверн, один из консулов отозван был в Рим для председательствования в комициях. В этом году [329 г.] впервые построены в цирке загородки перед ареной
[502].
Еще римляне не освободились от заботы о войне с привернатами, как распространился ужасный слух о нападении галлов, которого никогда почти отцы не оставляли без внимания. Поэтому новые консулы, Луций Эмилий Мамерцин и Гай Плавтий, в самый день вступления своего в должность, именно в квинктильские календы, получили приказание согласиться между собою насчет театра военных действий. Мамерцин, на долю которого выпало ведение галльской войны, стал набирать войско, не соглашаясь никого освобождать от военной службы. Говорят, что призывались даже ремесленники и мастеровые, народ совершенно негодный к военной службе, и в Вейях собралось огромное войско, чтобы оттуда идти навстречу галлам: уходить дальше сочли невыгодным из опасения, чтобы неприятель, отправившись к городу другой дорогой, не ускользнул. Потом, спустя несколько дней, когда получено было достаточно достоверное известие, что в Галлии теперь царит тишина, все силы римлян обратились вместо галлов на Приверн.
