Тускуланцы с женами и детьми пришли в Рим. Толпа их в траурной одежде, имея вид подсудимых, обходила трибы и падала в ноги всем гражданам. Таким образом не столько законные основания способствовали оправданию их в преступлении, сколько сострадание – получению прощения. Все трибы, за исключением Поллийской, отвергли предлагаемый закон; Поллийская триба высказала мнение, что взрослых должно высечь розгами и казнить, а жен и детей продать с аукциона по праву войны. Воспоминание об этом раздражении против требовавших такого жестокого наказания тускуланцы, как известно, сохранили до времен наших отцов
[520], и ни один кандидат из Поллийской трибы почти не мог получить в свою пользу голосов в Папириевой трибе
[521].
38. На следующий год [322 г.], в консульство Квинта Фабия и Луция Фульвия, диктатор Авл Корнелий Арвина и начальник конницы Марк Фабий Амбуст, опасаясь слишком серьезной войны в Самнии – ибо говорили, что у соседей нанята за деньги молодежь, – произвели с большей тщательностью набор и повели это превосходное войско против самнитов. В неприятельской земле римляне разбили лагерь с такою небрежностью, как будто бы враг находился далеко от них, – как вдруг нагрянули самнитские легионы, и притом так смело, что придвинули свой вал вплоть до римских аванпостов. Наступала уже ночь. Это помешало врагам напасть на римские укрепления; но они не скрывали намерения сделать это с рассветом на следующий день. Лишь только диктатор заметил, что сражение будет скорее, чем он ожидал, то, боясь, чтобы позиция не повредила храбрости его воинов, оставил в лагере много сторожевых огней с целью обмануть неприятелей и без всякого шума вывел свои легионы; однако вследствие близости лагеря он не мог остаться незамеченными. За ним тотчас последовала неприятельская конница и теснила его отряд до рассвета, но воздерживалась от битвы; а пехота их до рассвета даже не выступила из лагеря. Только с рассветом конница решилась напасть на римлян и задерживала их марш тем, что задевала арьергард и наступала на него в трудных для перехода местах. Между тем и пехота догнала конницу, и самниты теснили римлян уже всеми боевыми силами.
Тогда диктатор, не будучи в состоянии подвинуться вперед без больших потерь, приказал разбить лагерь на том самом месте, где он находился. Но так как со всех сторон они окружены были неприятельской конницей, то нельзя было искать кольев и приступать к работам. Поэтому, видя, что нет возможности ни идти вперед, ни оставаться на месте, диктатор приказал убрать обоз из войска и стал приводить его в боевой порядок. Со своей стороны выстроили войско и неприятели, равные римлянам мужеством и силами. Отвага самнитов особенно увеличилась, так как, не зная того, что римляне отступили вследствие неудобства местности, а не перед врагом, они последовали за ними, считая их бегущими вследствие страха, а самих себя страшными для них. Это обстоятельство уравновешивало битву в продолжение некоторого времени, хотя самниты давно уже отвыкли выносить крик римского войска. А в этот день, клянусь Геркулесом, говорят, начиная с трех часов дня до восьми сражение было до того нерешительно, что ни поднятый при первой схватке крик не был повторен, ни знамена не были подвинуты вперед со своего места либо отставлены назад, и нигде не было заметно отступления. Стоя твердо на своих местах и напирая щитами, они сражались, не переводя духа и не оглядываясь. Однообразный шум и одинаковый ход сражения должен был, по-видимому, продолжаться до крайнего изнурения борющихся или до ночи. Воины уже лишались сил, мечи уже притуплялись, полководцы теряли уже способность распоряжаться – как вдруг самнитская конница, узнав благодаря одному, слишком далеко ушедшему вперед отряду, что римский обоз находится вдали от вооруженных, без прикрытия и без окопа, из жадности к добыче делает на него нападение.
Когда оробевший вестник сообщил об этом диктатору, последний сказал: «Пусть только они запутаются в добыче!» Затем прибывавшие один за другим вестники стали кричать, что имущество воинов повсюду расхищается и уносится. Тогда диктатор призвал начальника конницы и сказал: «Видишь ли ты, Марк Фабий, что неприятельская конница покинула битву? Они запутались и застряли при нашем обозе. Сделай нападение на рассеявшихся, как это случается со всякой толпой во время грабежа; не многих застанешь на лошадях, не многие сохраняют оружие в руках; пока они будут навьючивать лошадей добычею, ты убивай безоружных и обагри, таким образом, их добычу кровью. Для меня предметом заботы будут служить легионы и битва пехоты, тебе пусть доставит славу командование конницей».
39. Отряд конницы, построенный как можно лучше, напав на рассеявшихся и запутавшихся при обозе врагов, повсюду производил страшную резню. Среди поклажи, брошенной вдруг под ноги бегущих и испуганных лошадей, не имея возможности ни сражаться, ни бежать, враги были избиваемы. После этого, уничтожив почти неприятельскую конницу, Марк Фабий сделал небольшой поворот со своими отрядами и напал с тыла на неприятельскую пехоту. Доносившийся оттуда новый крик навел и на самнитов страх, да и диктатор, заметив, что защитники неприятельских знамен оглядываются назад, знамена приведены в замешательство, а отряд колеблется, – обратился с речью к воинам и увещевал их, а трибунов и центурионов поименно приглашал возобновить вместе с ним битву. Повторив крик, римляне сделали нападение и, чем дальше подвигались вперед, тем все больше и больше беспорядка замечали среди неприятелей. Уже передовые отряды римлян видели свою конницу, и Корнелий, обернувшись к манипулам воинов, указывал им, насколько мог рукою и криком, что видит знамена своих и щиты всадников. Услыхав и заметив это, воины до того вдруг забыли свои раны и труд, который переносили весь почти день, что бросились на неприятеля так, как будто бы они только что со свежими силами вышли из лагеря и получили знак к сражению. А самнитами овладел страх перед конницей и натиском пехоты; окруженные римлянами, они были частью истреблены, частью обращены в бегство и рассеяны. Пехота перебила тех, которые остались и были ею окружены; конница произвела резню среди убегающих, между которыми пал и сам полководец.
Это сражение сокрушило наконец силы самнитов. На всех собраниях они роптали, говоря, что нет ничего удивительного, если они терпели неудачи в незаконной и предпринятой вопреки договору войне, где боги по справедливости были более озлоблены против них, чем люди. Эту войну следует загладить и искупить большой жертвой; вопрос только в том, принести ли в жертву для очищения кровь немногих виновных или кровь всех невинных. При этом некоторые уже отваживались называть виновников войны. Особенно слышалось одно имя, единогласно произносимое, именно – имя Брутула Папия. Это был человек знатный и влиятельный, несомненный виновник нарушения последнего перемирия. Преторы, вынужденные войти относительно него с докладом, добились постановления, чтобы Брутул Папий был выдан римлянам, чтобы вместе с ним вся взятая у римлян добыча и пленники были отправлены в Рим и все, в чем фециалы требовали удовлетворения на основании договора, было возвращено по праву и справедливости. Фециалы, как было постановлено, вместе с телом Брутула отправлены были в Рим: Брутул сам добровольною смертью избавил себя от позорной казни. Вместе с телом решено было также выдать и его имущество. Однако из вышеозначенных предметов ничего не было принято римлянами, за исключением пленников и той части добычи, которая была признана их собственностью; выдача остального имущества не была принята. Диктатор по постановлению сената получил триумф.
