Следуя их совету, римский лагерь был ближе подвинут, и в одно и то же время к трем городам были посланы воины – частью вооруженные – с тем чтобы тайно занять место вблизи стен, частью в одежде мирных граждан со скрытыми под одеждой мечами – с тем чтобы на рассвете, когда откроются ворота, войти в город. Последние начали избивать стражу и вместе с тем подали сигнал вооруженным воинам, чтобы те сбегались к ним из засады. Таким образом были заняты ворота, и в один и тот же час, по одному и тому же плану взяты три города. Но так как нападение было сделано в отсутствие вождей, то убийству не было границ, и племя авзонов, вследствие едва-едва доказанной виновности его в измене, было истреблено так, как будто бы оно вело борьбу с Римом не на жизнь, а на смерть.
26. В этом же году Луцерия, предав врагам римский гарнизон, подчинилась власти самнитов. Но изменники не долго оставались безнаказанными: неподалеку оттуда находилось римское войско, первым натиском которого был взят расположенный на равнине город. Жители Луцерии и самниты были перебиты все до одного; раздражение дошло до того, что даже в Риме, когда в сенате шло совещание об отправке в Луцерию колонистов, многие были того мнения, что город этот следует разрушить. Кроме ужасной ненависти к дважды побежденным врагам, отказаться от мысли об отправке сограждан так далеко от отечества, в среду столь враждебных народов заставляла также и отдаленность Луцерии. Впрочем, верх одержало то мнение, чтобы колонисты были отправлены; послано было 2500 человек.
В том же году, когда верность римлянам всюду поколебалась, в Капуе также были составлены тайные заговоры аристократов. Когда сенату было доложено о них, то это обстоятельство отнюдь не осталось без внимания, а было назначено следствие, и для производства следствия решено было избрать диктатора. Диктатором был избран Гай Мений; начальником конницы он назначил Марка Фолия. Страх перед этим сановником был весьма велик; итак, бывшие главарями заговора Калавий, Овий и Новий, вследствие ли страха или в силу сознания своей виновности, добровольной, без сомнения, смертью избавили себя от суда прежде, чем на них был сделан донос диктатору. Затем, лишь только в Кампании иссяк материал для следствия, дело было перенесено в Рим; причиной тому было толкование, что сенат-де приказал произвести следствие не лично о тех, кто составлял заговор в Капуе, а вообще о тех, которые где-либо соединялись в партии и составляли заговоры против государства; что-де и интриги, которые затеваются с целью достижения почетных должностей, враждебны государству. Следствие расширилось, как по числу дел, так и по количеству привлеченных к нему лиц, причем диктатор утверждал, что его полномочия в производстве следствия безграничны. Поэтому стали привлекаться к суду знатные лица, и на их апелляции к трибунам никто не оказывал им помощи, чтобы имена их не заносились в списки обвиняемых; поэтому знатные и не только те, против кого было возбуждено обвинение, но все до единого стали говорить, что это обвинение касается лишь людей «новых», а не их, лиц знатных, так как для них, если не стоит на пути никакой коварной интриги, открыта дорога к почестям; что даже диктатор и начальник конницы сами скорее виноваты в этом преступлении, чем достойные судьи его; справедливость этого замечания они поймут, лишь только сложат с себя должность.
Тогда Мений, более заботясь уже о своей репутации, чем о власти, которой был облечен, явился в собрание и сказал следующее: «Квириты! В лице вас я имею свидетелей моей прошлой жизни, и самое предоставление мне этой почетной должности свидетельствует о моей невинности; в самом деле, диктатором для производства следствия надлежало избрать не того, который обладает громкою военною славой (как это часто бывало в другое время, ибо того требовали обстоятельства государства), а того, кто провел свою жизнь, более всего удаляясь от этих интриг. Но так как некоторые знатные люди (почему, – об этом лучше судить вам, чем мне, при моем положении должностного лица, говорить о вещах, не вполне доказанных) сначала всеми силами старались уничтожить самое следствие, а затем, когда у них оказалось мало силы для этого, то, чтобы не подвергаться суду, они, будучи патрициями, прибегли под защиту к своим противникам – к апелляции и помощи трибунов; но, потерпев и там неудачу, они наконец (до такой степени все казалось им более надежными, чем доказательство своей невинности!) набросились на нас и, будучи частными лицами, не убоялись потребовать диктатора к суду в качестве обвиняемого; ввиду всего этого я слагаю с себя диктатуру; пусть знают все боги и люди, что они прибегают даже к невозможным средствам с целью не давать отчета в своей жизни, а я иду навстречу обвинению и отдаюсь на суд врагам моим! А вас, консулы, прошу, если дело это сенат поручит вам, произвести сначала следствие надо мною и этим Марком Фолием, чтобы стало очевидным, что мы ограждены от этих обвинений собственной невинностью, а не величием вверенной нам почетной должности!»
Затем он слагает с себя диктатуру, а вслед за ней и Фолий – начальствование над конницей. Будучи первыми привлечены к обвинению перед консулами, потому что тем было поручено сенатом это дело, они, вопреки свидетельству против них знати, были блистательно оправданы. Привлекался также к суду и был оправдан Публилий Филон, человек, совершивший столько подвигов и на войне, и во время мира, много раз получавший высокие почетные должности, но ненавистный для знати. И, как обыкновенно бывает, следствие над знатными людьми продолжалось только до тех пор, пока было новинкой; затем оно начало спускаться до людей менее важных, пока не было подавлено интригами партий, против которых оно и было направлено.
27. Слух об этих происшествиях, а еще более надежда на отпадение Кампании, для чего составлен был заговор, отозвала обратившихся было на
Апулию самнитов снова к Кавдию, чтобы отсюда, изблизи, отнять у римлян Капую, если какое-нибудь волнение в народе представит удобный к тому случай.
Туда явились консулы с сильным войском; сначала те и другие оставались близ ущелий, так как дорога к неприятелю с обеих сторон была неудобна; затем самниты, сделав небольшой обход, по открытым местам спустили свое войско в равнину, на поля Кампании и здесь сначала разбили лагерь в виду неприятелей, а затем те и другие в легких стычках испытывали чаще конницу, чем пехоту; римляне были вполне довольны и результатом этих стычек, и тою медлительностью, вследствие которой они затягивали войну; самнитским же вождям, напротив, казалось, что силы их истощаются вследствие незначительных, но ежедневных потерь, и войска лишаются бодрости вследствие того, что затягивается война. Поэтому они выходят на сражение, распределив по флангам всадников; последним было приказано оставаться на месте и с бóльшим вниманием следить за лагерем, чтобы на него не было сделано какого-либо нападения, чем за битвой, так как боевая линия будет сохранена пехотой.
Из консулов – Сульпиций стал на правом, а Петелий – на левом фланге. Правый фланг, где и самниты стояли редкими рядами, с целью ли обойти врага или для того, чтобы самим не быть окруженными, был растянут шире; левому же, кроме того, что он стоял более густыми рядами, придала силы неожиданная стратегия Петелия, а именно: он тотчас выпустил в первую линию резервные когорты, приберегаемые обыкновенно на случай более продолжительного сражения, и соединенными силами с первого же натиска заставил неприятеля отступить.
