Видя, что неприятель нигде не подается, Фабий приказывает военным трибунам, сыну своему Максиму и Марку Валерию, вместе с которыми он выбежал к передней линии, идти к всадникам и убеждать их постараться явить в этот именно день непобедимую славу их сословия, если они помнят хоть один такой случай, когда государство нашло себе поддержку в помощи всадников. В сражении с пехотой враги остаются непоколебимы: вся, последняя надежда заключается в атаке конницы! При этом он и самих посылаемых юношей, того и другого с одинаковою любезностью, осыпал то похвалами, то обещаниями. Впрочем, признавая необходимым в случае, если не будет иметь успеха и эта попытка атаки, действовать хитростью там, где бесполезны силы, он приказал легату Сципиону вывести из боевой линии гастатов первого легиона и отвести их кругом, как можно незаметнее, к ближайшим горам; затем, поднимаясь скрытыми от взоров местами, направить отряд вверх на горы и внезапно явиться с тыла у неприятелей.
Внезапное появление перед знаменами всадников, с трибунами во главе, произвело среди врагов замешательство немногим более сильное, чем среди своих. Непоколебимо стояло самнитское войско перед несшимися во весь опор отрядами конницы, и ни в одном месте нельзя было ни обратить его в бегство, ни пробиться через него. После того как попытка эта не удалась, всадники, отступив за знамена, вышли из сражения. Мужество неприятелей вследствие этого возросло, и первая линия не могла бы выдержать такого продолжительного сражения и увеличивавшейся вследствие самоуверенности энергии неприятелей, если бы вторая линия по приказанию консула не заступила место первой. Тогда свежие силы заставили наступавших уже самнитов остановиться, а показавшиеся вовремя на горах знамена и поднявшийся крик поразили не пустым только страхом умы самнитов. Дело в том, что и Фабий воскликнул, что приближается его товарищ Деций, и все воины кричали вне себя от радости: «Вот другой консул, вот легионы!» Заблуждение это, выгодное для римлян, поразило самнитов ужасом и заставило их обратиться в бегство: они боялись главным образом того, как бы другое войско, свежее и нетронутое, не смяло их, утомленных; и так как они кинулись бежать врассыпную, то убитых было меньше, чем можно было ожидать, принимая во внимание такую победу. Убито было 3400, почти 830 взято в плен, а военных знамен захвачено 23.
15. С самнитами еще до сражения соединились бы апулийцы, если бы консул Публий Деций [296 г.] не расположился против них лагерем при Малевенте, а потом, заставив выйти на сражение, не разбил их. Здесь также больше было бежавших, чем убитых. Убито было 2000 апулийцев. Пренебрегши этими врагами, Деций повел легионы в Самний. Здесь два консульских войска, переходя в разных направлениях с места на место, в течение пяти месяцев совершенно опустошили все. В Самнии было сорок мест, на которых стоял лагерем Деций, а где стоял другой консул – восемьдесят шесть, и остались не только следы вала и рвов, но памятники гораздо более приметные: запустелые и разоренные окрестности. Фабий взял также город Циметру; здесь было захвачено в плен 2900 вооруженных и убито в сражении приблизительно 930.
Отправившись отсюда в Рим для созыва комиций, Фабий поспешил окончить это дело. В то время как все центурии одна за другой избирали консулом Квинта Фабия, Аппий Клавдий, бывший консул, человек горячий и честолюбивый, выступив кандидатом и воспользовавшись как своим собственным влиянием, так и влиянием всей знати, стал добиваться избрания своего в консулы вместе с Квинтом Фабием не столько ради собственной чести, сколько для того, чтобы патриции снова получили в свои руки оба консульских места. Сначала Фабий отказывался, говоря относительно себя почти то же, что и в предыдущем году. Вся знать обступила его кресло и просила вырвать консульское достоинство из плебейской грязи и возвратить прежнее величие как этой почетной должности, так и патрицианским родам. Водворив молчание, Фабий речью, носившей нейтральный характер, успокоил волнение патрицианской партии: он-де допустил бы кандидатуру двух патрициев, если бы видел, что консулом избирают не его, а другого, теперь же он не допустит в комициях своей собственной кандидатуры, так как это было бы противозаконно, и не подает тем самого дурного примера! Таким образом, консулом вместе с Аппием Клавдием был избран из плебеев Луций Волумний; они были товарищами также и по первому консульству
[643]. Знать укоряла Фабия в том, что он уклонился быть товарищем Аппия Клавдия по должности, так как тот, без сомнения, превосходил его даром слова и опытностью в делах государственных.
16. По окончании комиций прежние консулы получили приказание вести войну в Самнии с продлением главного начальства над войском на шесть месяцев
[644]. Таким образом, и в следующем году, в консульство Луция Волумния и Аппия Клавдия, Публий Деций, оставленный своим товарищем в Самнии, еще будучи консулом, не переставал и сделавшись проконсулом опустошать поля до тех пор, пока окончательно не выгнал из страны так нигде и не вступившее в битву войско самнитов. Беглецы направились в Этрурию и потребовали собрания этрусских старейшин в расчете на то, что при помощи такой толпы вооруженных, присоединив к просьбам угрозы, они вернее добьются успеха, чем частыми безуспешными посольствами. Когда оно собралось, самниты поставили ему на вид, в течение скольких лет ведут они войну с римлянами за свободу. «Мы испробовали, – говорили они, – все средства, чтобы своими собственными силами вынести тяжесть такой войны; обращались также к слабым вспомогательным войскам соседних народов; не будучи в состоянии выносить войны, просили мира у римского народа и снова восстали, так как мир под условием рабства тяжелее, чем война для людей свободных. Одна, последняя надежда остается нам – на этрусков: мы знаем, что вы самый сильный народ Италии оружием, людьми и деньгами, что вы имеете соседями галлов, рожденных среди железа и оружия и отважных, как по собственной своей природе, так в особенности против римского народа, о котором хвастливо, и не без причины, говорят, что он был в их руках и откупился золотом
[645]. Если есть у этрусков такое мужество, какое было некогда у Порсены
[646] и их предков, то вы, без сомнения, прогоните римлян из всех стран по сю сторону Тибра
[647] и заставите их сражаться не за тяжелое для Италии владычество над ней, а за собственную безопасность. К вашим услугам здесь самнитское войско, готовое, снабженное оружием и жалованьем: оно тотчас последует за вами, даже если вы поведете его осаждать сам город Рим!»
17. В то время как самниты произносили в Этрурии эти хвастливые речи и так интриговали, отечество их страдало от войны с римлянами, которая велась в их стране. Дело в том, что Публий Деций, узнав через лазутчиков о выступлении самнитского войска, созвал военный совет и сказал: «Зачем блуждаем мы по полям, распространяя военные действия с одного селения на другое? Почему не напасть нам на город и укрепления? Никакое войско не защищает уже Самния: оно удалилось из своих пределов и само себя обрекло на изгнание?» С всеобщего одобрения он повел войско на атаку сильно укрепленного города Мурганции. Вследствие любви к вождю и надежды на бóльшую добычу, чем та, которая получалась при разграблении полей, воодушевление в воинах было так велико, что в течение одного дня они взяли этот город силою оружия. Там 2100 самнитов было окружено во время сражения и взято в плен; кроме того, было захвачено и множество другой добычи. Чтобы эта последняя не затрудняла своею громоздкостью движения армии, Деций приказал созвать воинов и сказать им: «Неужели вы хотите удовольствоваться одною этой победой и этой добычей? Хотите, чтобы надежды ваши соответствовали вашей доблести? Все города самнитов и имущество, оставленное в городах, принадлежат вам, так как вы наконец выгнали из страны легионы их, столько раз разбитые в сражениях! Продайте это и заинтересуйте купцов барышом, чтобы они следовали за войском, а я тотчас же еще предоставлю вам, что продать! Пойдем отсюда к городу Ромулее, где вас ожидает труд не больший, а добыча еще бóльшая!»
