В то время как консул говорил это, всадники с копьями наготове окружили пехоту и заставили ее возвратиться на поле битвы. Консулу помогла не только храбрость, но и случай. Дело в том, что самниты не преследовали римлян по пятам, и у них было место, где повернуть знамена и оборотить войско от лагеря в сторону неприятелей. Тогда они стали уговаривать друг друга возобновить битву. Вырвав знамена у знаменосцев, центурионы шли с ними на неприятелей, ставя на вид своим воинам то обстоятельство, что враги идут в небольшом числе, в беспорядке и нестройными рядами. Между тем консул, поднимая к небу руки, громким голосом во всеуслышание давал обет воздвигнуть храм Юпитеру Статору, если римское войско прекратит бегство и, возобновив сражение, разобьет и победит легионы самнитов. Все – и вожди, и воины, и пехота, и конница – употребляли общие усилия к тому, чтобы возобновить сражение. Казалось, даже божественная воля вступилась за римский народ – так легко дела приняли благоприятный для них оборот; враги были отражены от лагеря и вскоре затем прогнаны назад к тому месту, где началась битва. Здесь, встретив препятствие в лежавшей перед ними куче поклажи, которая была свалена на средину, они остановились и затем, чтобы предохранить свое имущество от расхищения, оцепили его вооруженными воинами. Тогда пехота стала теснить их с фронта, а с тыла заехали всадники. Очутившись таким образом в средине, они были перебиты и взяты в плен. Число пленных было 7800 человек, и всех их заставили обнаженными пройти под ярмом; убитых же оказалось, по донесениям, около 4800 человек. Не радостна была победа и для римлян: когда консул стал пересчитывать потери, понесенные в течение двух дней, то число погибших воинов было определено в 7800 человек.
Между тем как в Апулии происходили эти события, самниты с другим своим войском пытались занять римскую колонию Интерамну, расположенную по Латинской дороге. Города они не взяли, а поля опустошили. Гоня отсюда в числе прочей добычи, состоявшей из людей и скота, также и пленных колонистов, они наткнулись на победоносного консула, возвращавшегося из-под Луцерии, и не только лишились добычи, но и сами были разбиты, вследствие того, что шли длинным, беспорядочным строем и были обременены поклажею. Вызвав эдиктом в Интерамну для распознавания и получения обратно своих вещей их владельцев, консул оставил здесь войско и отправился в Рим для созыва комиций. Когда он стал хлопотать о назначении ему триумфа, то получил отказ, с одной стороны, потому, что потерял столько тысяч воинов, а с другой – потому, что без договора заставил пленных пройти под ярмом
[661].
37. Другой консул, Постумий, ввиду того что в земле самнитов не было поводов к войне, перевел войско в Этрурию и сначала опустошил территорию города Вольсиний, а затем, когда вольсинийцы вышли на защиту своих границ, сразился с ними неподалеку от стен их города, 2800 этрусков было убито, остальных спасла близость города. Войско было переведено в окрестность Рузеллы. Здесь не только поля были опустошены, но взят приступом и сам город. Более 2000 человек было взято в плен и около 2000 убито вокруг стен. Впрочем, в этом году не настолько славна и значительна была в Этрурии война, сколько мир, приобретенный ею: три могущественнейших города, стоявших во главе Этрурии, – Вольсиний, Перузия и Арретий – просили мира и, выхлопотав у консула позволение отправить в Рим послов, под условием доставить для римских воинов одежду и провиант добились перемирия на сорок лет. Немедленно на каждый город наложена была пеня в пятьсот тысяч ассов.
За эти-то свои подвиги консул просил сенат назначить ему триумф, не столько в надежде получить его, сколько потому, что это было в обычае. Видя, что в триумфе одни отказывают ему из-за того, что он слишком поздно выступил из города, другие – потому, что он без приказания сената перешел из Самния в Этрурию – частью его недруги, частью друзья его товарища, желавшие утешить таким образом этого последнего в полученном им при подобном же случае отказе, – он сказал: «Не до такой степени, сенаторы, буду я помнить о вашем значении, чтобы забыть о том, что я консул! По праву той же власти, в силу которой я вел войны, теперь я буду праздновать свой триумф, счастливо окончив их, покорив Самний и Этрурию, одержав победу и добившись мира». С этими словами консул покинул сенат. Затем возник спор между народными трибунами: одни говорили, что будут протестовать против триумфа, примера которому до сих пор еще не было, а другие говорили, что станут поддерживать триумфатора против своих сотоварищей. Дело это обсуждалось в народном собрании. Будучи приглашен туда, Постумий говорил, что консулы Марк Гораций и Луций Валерий
[662], а недавно Гай Марций Рутул
[663], отец того самого, который в то время был цензором, праздновали триумф не по распоряжению сената, а по приказанию народа; он и сам внес бы предложение об этом в народное собрание, если бы не знал, что народные трибуны, рабы патрициев, воспротивятся этому законопроекту! Воля и благорасположение сочувствующего ему народа заменяют и будут заменять для него всякие приказания! На следующий же день при содействии трех народных трибунов консул, несмотря на протест семи трибунов и вопреки общему мнению сената, отпраздновал свой триумф, и народ провел этот день в торжествах.
Рассказы о событиях и этого года не согласованы между собою: Клавдий сообщает, что Постумий, взяв в Самнии несколько городов, в Апулии был разбит, обращен в бегство и, раненый, принужден был бежать с немногими воинами в Луцерию; в Этрурии же, по его словам, действовал Атилий; он-то и получил триумф. А Фабий пишет, что в Самнии и под Луцерией вели войну оба консула, что отсюда войско было переведено – но кем из консулов, не прибавляет – в Этрурию, и что под Луцерией убито было с той и другой стороны много воинов; что в этой-то битве и был дан обет построить храм Юпитеру Статору, подобно тому, как раньше дал такой же обет Ромул. Но существовал только освященный участок, то есть место, назначенное для храма
[664]. Впрочем, так как государство дважды повинно было исполнить один и тот же обет
[665], то в этом наконец году чувство совести заставило сенат приказать все-таки построить храм.
38. В следующем году [293 г.] был и знаменитый консул, а именно Луций Папирий Курсор, известный столько же благодаря славе отца, сколько и своей собственной, была и война великая, и победа такая, какой никто еще до сего времени не одерживал над самнитами, кроме Луция Папирия, отца консула.
