Случайно самниты приготовились к войне так же старательно, как прежде, и заготовили оружие, блиставшее всевозможным великолепием. Мало того, они призвали еще и богов себе на помощь, приведя своих воинов к присяге по одному древнему обряду, как бы посвятив их в таинство
[666]. Во всем Самнии был произведен набор по новому закону, гласившему, что кто из молодых людей не явится по указу полководцев или уйдет без их приказания, голова того посвящается Юпитеру. Затем всему войску велено было прибыть в Аквилонию. Собралось до 40 000 воинов – все силы, какие были у Самния. Здесь, почти в середине лагеря, было место, огороженное плетеными щитами и покрытое холстом. Оно занимало приблизительно 200 футов и было во все стороны одинакового размера. Тут по указаниям, прочитанным из старой, писанной на холсте книги жрецом, каким-то Овием Пакцием, человеком преклонных лет, была принесена жертва; он уверял, что заимствует это священнодействие из древнего богослужения самнитов, которое некогда было в употреблении у их предков, в то именно время, когда они тайно задумали отнять у этрусков Капую. По окончании жертвоприношения главнокомандующий через своего курьера отдавал приказ приглашать наиболее знаменитых по своему происхождению и подвигам воинов. Их вводили поодиночке. Кроме прочих приготовлений к жертвоприношению, рассчитанных на то, чтобы исполнить сердца религиозным трепетом, посередине закрытого со всех сторон места воздвигнуты были алтари, а кругом лежали убитые жертвенные животные и стояли центурионы с обнаженными мечами. Воина, походившего скорее на жертву, чем на участника священнодействия, подводили к алтарям и под присягою обязывали не рассказывать того, что он увидит или услышит здесь. Затем его заставляли клясться словами страшного заклятия, где он предавал смерти себя самого, свою семью и род в том случае, если не пойдет в ту битву, куда поведут его вожди, или если он сам убежит с поля битвы, или, видя кого-нибудь бегущим, тотчас же не убьет его. Сначала некоторые отказались произнести такую клятву и были убиты около алтарей, а затем, лежа между кучами жертвенных животных, служили для других примером, предостерегавшим от отказа. Когда знатнейшие из самнитов были связаны такой клятвой, главнокомандующий поименно выбрал из них десять человек и приказал им выбирать от себя других, пока число их не дойдет до 16 000. Этот легион был назван «холстяным» – по крыше того огороженного места, где были посвящены знатные люди. Чтобы отличить их от прочих, им было дано великолепно украшенное орудие и шлемы с султанами. В остальном войске было немногим более 20 000 человек; по наружному своему виду, военной славе и блеску вооружения оно нисколько не уступало холстяному легиону. Такое число людей, представлявших собою все, что было сильного, расположилось под Аквилонией.
39. Консулы отправились из Рима – сначала Спурий Карвилий, которому назначены были старые легионы, оставленные Марком Атилием, прошлогодним консулом, в области города Интерамны. Двинувшись с ними в Самний, Карвилий, пока враги заняты были исполнением суеверных обрядов и вырабатывали секретные планы, взял у самнитов штурмом город Амитерн. Здесь убито было почта 2800 человек, а в плен взято 4270. Папирий же, набрав, согласно решению, новое войско, завоевал город Дуронию. Он взял в плен меньшее число людей, нежели его товарищ, но убил гораздо больше. В том и другом месте была захвачена богатая добыча. Затем консулы обошли весь Самний и особенно сильно опустошили территорию города Атины. После этого Карвилий подошел к Коминию, а Папирий к Аквилонии, где были главные силы самнитов. Здесь в течение некоторого времени хотя и не прекращали военные действия совершенно, однако горячих битв не вели. День проходил в том, что, если враги были спокойны, их задирали, а если они оказывали сопротивление, перед ними отступали, словом, скорее грозили битвой, чем вступали в нее. Так как военные действия начинались и снова прекращались, то и результат всех, даже незначительных столкновений отсрочивался со дня на день. Во всех предприятиях участвовали и другой римский лагерь, находившийся на расстоянии двадцати миль, и отсутствующий товарищ Папирия Карвилий своими советами: по мере увеличения опасности он обращал больше внимания на Аквилонию, чем на осаждаемый им Коминий.
Луций Папирий, будучи уже во всех отношениях достаточно готовым к сражению, посылает к своему товарищу гонца с известием о том, что на следующий день он намерен, если позволят гадания, сразиться с неприятелем: нужно-де и ему, насколько возможно, сильнее штурмовать Коминий, чтобы самниты не имели никакого отдыха и не могли отправить в Аквилонию подкреплений. Употребив день на дорогу, посланный возвратился ночью и сообщил, что товарищ консула одобряет это решение. Отправив гонца, Папирий тотчас же созвал воинов на сходку. Он много рассуждал об общем характере войны и о тогдашнем вооружении неприятелей, блестящая внешность которого представлялась скорее бесполезной, чем имеющей влияние на исход битвы. Ранят ведь не султанами, а римский дротик пройдет и сквозь разрисованные и позолоченные щиты! Там, где действуют оружием, обагряется кровью и войско, сияющее белизною своих туник. Некогда отец его наголову разбил самнитское войско
[667], залитое золотом и серебром, и это золото и серебро принесло больше чести в качестве добычи победоносному врагу, нежели им самим в смысле оружия. Его имени и роду суждено, быть может, противостоять в звании вождя самнитам в момент наибольших их усилий и получать от них добычу, которая может служить отличным украшением даже общественных мест! За римлян бессмертные боги, ибо самниты столько раз просили союза и столько раз нарушали его! Затем, если возможно какое-нибудь предположение, касающееся образа мыслей богов, то они никогда и ни к какому войску не относились более враждебно, чем к этому: совершив нечестивое жертвоприношение, оно обагрило себя кровью животных, смешанной с человеческой кровью, и вдвойне предало себя божественному гневу, опасаясь, с одной стороны, богов – свидетелей заключенных с римлянами союзных договоров, а с другой – клятвы, данной в присяге, направленной против этих союзных договоров. Дав клятву против воли, оно ненавидит присягу и в одно и то же время трепещет перед богами, перед согражданами и перед врагами!
40. После этой речи, заключавшей в себе сведения, добытые из показаний перебежчиков, и сказанной им перед лицом воинов, которые уже сами по себе находились в раздраженном состоянии духа, они, полные надежды на богов и вместе с тем на людей, единодушным криком требуют битвы. Они недовольны тем, что бой отложен до следующего дня; им ненавистно замедление на целый день и ночь. В третью стражу, уже получив от товарища ответ, Папирий тихо встает и посылает пуллария произвести гадания. В лагере не было ни одного человека, который бы не желал битвы: самые высшие и самые низшие с одинаковым нетерпением ожидали ее; вождь наблюдал жажду битвы в воинах, а воины – в вожде. Эта общая жажда битвы овладела даже теми, которые были при гаданиях: так, несмотря на то что цыплята не ели, пулларий осмелился дать ложное показание относительно гаданий и объявил консулу, что куры клевали корм с такою жадностью, что он падал из их клювов на землю. Обрадованный консул объявил, что предзнаменования благоприятны, что дело начнется под руководством богов, и дал сигнал к битве. Как раз в то время, когда он выходил уже на бой, перебежчик сообщил ему, что 20 самнитских когорт, из которых каждая состояла приблизительно из 400 человек, отправились в Коминий. Чтобы его товарищ не остался в неведении насчет этого, он тотчас же посылает к нему гонца, а сам, отведя заранее каждому из резервов свое место и назначив им начальников, велит еще скорее нести знамена вперед. Командование правым флангом поручил он Луцию Волумнию, а левым – Луцию Сципиону; начальство же над конницей вверил другим легатам, Гаю Цедицию и Титу Требонию; Спурию же Навтию велит снять с мулов вьючные седла и поспешно вести их в обход вместе с тремя вспомогательными когортами на видневшийся холм, а затем, во время самого сражения, показаться с ними, подняв как можно больше пыли.
