В то время как главнокомандующий был занят этими делами, между пуллариями возник спор по поводу гадания того дня. Услыхав о нем и считая это обстоятельство заслуживающим внимания, римские всадники сообщили племяннику консула, Спурию Папирию, что насчет гаданий возникло сомнение. Молодой человек, который родился еще до появления учения, презрительно относящегося к богам, чтобы не сообщить чего-нибудь недостоверного, исследовал это дело и уведомил о нем консула. Консул отвечал ему: «Хвала тебе за твои добрые качества и аккуратность! Впрочем, если присутствующий при гаданиях сообщает какие-нибудь ложные сведения, то он навлекает этим вину на самого себя! Мне же было сообщено, что куры жадно хватали корм – благоприятное для римского народа и войска предзнаменование!» После этого он приказал центурионам поставить пуллариев в первом ряду. Двигают вперед знамена и самниты; за знаменами следует войско с таким красивым оружием, что оно даже для врагов предоставляло великолепное зрелище. Прежде чем поднялся крик и началась схватка, пулларий, пораженный случайно брошенным копьем, пал перед знаменами. Когда об этом сообщили консулу, он сказал: «В битве боги! Виновник наказан!» В то время как консул говорил это, впереди его громко прокричал ворон. Обрадованный этим предзнаменованием, консул стал уверять, что боги никогда еще не принимали более явного участия в человеческих делах, и приказал дать сигнал и поднять крик.
41. Начался ужасный бой, но при этом душевное настроение сражающихся было далеко не одинаково: римлян, жаждавших неприятельской крови, влекли в бой чувство гнева, надежда и пламенное желание сразиться; большинство же самнитов необходимость и религиозные опасения заставляли скорее против воли обороняться, чем нападать. Привыкнув в течение уже стольких лет терпеть поражения, они не выдержали бы первого крика и натиска римлян, если бы иной, более сильный страх, запавший в их душу, не удерживал от бегства. Перед их глазами стояла вся обстановка того тайного священнодействия: вооруженные жрецы, груды тел человеческих, перемешанных с телами животных, алтари, орошенные законной и незаконной кровью
[668], страшная клятва и те, вызывающие ужас, слова заклятия, которыми предавались проклятью семья и род. Связанные этими оковами, не допускавшими бегства, они стояли, боясь не столько врагов, сколько своих сограждан, а римляне, наступая с обоих флангов и с центра армии, рубили их, объятых страхом пред богами и людьми. Самниты, как люди, которых лишь страх удерживал от бегства, сопротивлялись слабо.
Уже резня дошла почти до знамен, как вдруг сбоку показалась пыль, поднятая как бы движением громадной армии. То был Спурий Навтий (по словам других – Октавий Меций) во главе вспомогательных когорт. Они поднимали больше пыли, чем можно было ожидать, имея в виду число их: сидя на мулах, погонщики тащили по земле ветви, покрытые листьями. Впереди в полумраке мелькали орудия и знамена, а поднимавшаяся за ними еще выше густая пыль заставляла думать, что за войском идет конница. Обманулись не только самниты, но даже римляне; к тому же и консул поддержал это заблуждение: находясь в первых рядах, он кричал, так что слова его долетали даже до врагов, что Коминий взят и победоносный товарищ здесь. Пусть всеми силами воины стараются победить, пока слава не сделалась достоянием другого войска! Так говорил он, сидя на коне. Затем велел трибунам и центурионам очистить дорогу для конницы, Требония же и Цедиция он еще раньше лично предупредил о том, чтобы они, как только увидят его потрясающим поднятое вверх копье, как можно сильнее пришпорили лошадей на врагов. Все исполняется немедленно, так как было приготовлено заранее: расширяются промежутки между рядами, вылетает конница, держа копья наготове, мчится в середину неприятельского войска и, где ни ударит, разрывает ряды его. Волумний и Сципион идут за нею, побивая ошеломленных врагов. Теперь сила богов и людей была уже побеждена: рассеиваются холстяные когорты; бегут и те, которые давали присягу, и те, которые не давали ее; никого уже не боятся они, кроме врагов.
Пехота, пережившая битву, была загнана в лагерь или в Аквилонию; конница и знать бежали в Бовиан. Конницу преследует конница, пехоту – пехота, фланги же направляются в разные стороны: правый – к самнитскому лагерю, левый – к городу. Волумний овладел лагерем значительно раньше; а Сципион встретил у города большее сопротивление не потому, чтобы у побежденных было больше мужества, но потому, что стены более задерживали воинов, нежели вал: с них осажденные прогоняли врагов камнями. Полагая, что осада укрепленного города затянется в случае, если дело не будет окончено в первые минуты страха, прежде чем враги соберутся с духом, Сципион спрашивает своих воинов, неужели они равнодушно перенесут то обстоятельство, что другой фланг овладел лагерем, а их, победителей, гонят от ворот города. При всеобщих громогласных возражениях он сам, подняв над головою щит, первым идет к воротам. За ним идут другие; образовав «черепаху», они врываются в город и, прогнав самнитов, овладевают стеною по обеим сторонам ворот. Проникнуть внутрь города они не осмелились, так как их было очень немного.
42. Сначала консул не знал этого и думал отозвать войско назад, так как солнце было уже на закате и наступавшая ночь делала все опасным и подозрительным даже для победителей. Проехав далее, он направо от себя видит взятый лагерь, налево – слышит в городе шум, в котором крик сражающихся смешан с воплями ужаса. Как раз в то именно время происходило сражение у ворот. Затем, подъехав ближе и видя своих на стенах, он понял, что рассуждать уже больше не о чем, так как безрассудная смелость немногочисленного отряда доставила ему удобный случай совершить великое дело, и приказал кликнуть отозванные войска и напасть на город. Вступив в ближайшую часть его, они, ввиду приближения ночи, спокойно расположились у самых стен. Ночью враги покинули город. В тот день под Аквилонией убито было 20 340 самнитов, а в плен взято 3870 человек; военных знамен захвачено 97. Между прочим, существует рассказ и о том, что едва ли хоть один полководец казался более веселым во время битвы, или по складу своего характера, или вследствие уверенности в успехе. В силу той же твердости характера гадание сомнительного свойства не могло отклонить его от сражения, и в самую критическую минуту, когда обыкновенно дают обеты бессмертным богам воздвигнуть храмы, он дал обет пожертвовать Юпитеру Победоносцу в том случае, если разобьет легионы врагов, чашу подслащенного вина перед тем, как сам станет пить крепкое вино. Обет этот пришелся по сердцу богам, и гадания приняли благоприятный оборот.
43. Так же счастливо шли дела и другого консула под Коминием. Придвинув на рассвете свои войска к стенам, он обложил город со всех сторон и, чтобы не произошло какой-либо вылазки, поставил перед воротами сильные вспомогательные отряды. Уже он подавал сигнал к битве, когда получил от товарища тревожное известие о приближении 20 когорт; это удержало его от нападения и заставило отозвать часть войска, уже построенную в боевой порядок и готовую броситься в атаку. Он приказал легату Децию Бруту Сцеве двинуться с первым легионом, десятью вспомогательными когортами и с конницей навстречу идущему на помощь неприятелям отряду. На каком бы месте он ни повстречался с ним, пусть загородит ему дорогу, задержит его и, если обстоятельства потребуют, пусть даже вступит с ним в рукопашный бой, лишь бы только не дать этому войску возможности подойти к Коминию. Сам же приказал нести со всех сторон к стенам города лестницы и под прикрытием «черепахи» подошел к воротам. В одно и то же время отбивали ворота и со всех сторон производили нападение на стены. Самниты, пока не видели на своих стенах неприятельских воинов, имели довольно мужества, чтобы удерживать врагов от приближения к городу; когда же пришлось сражаться уже не на расстоянии и не метательными снарядами, а лицом к лицу, и римляне, с трудом взобравшись с равнины на стены и одолев местность, которой боялись больше, чем врагов, без особенных усилий и на одинаковой высоте бились с уступавшим им по силе неприятелем, – тогда они покинули башни и стены, сбились все на площади и в последний раз попытали боевое счастье. После этого до 11 400 человек бросили оружие и сдались консулу. Убито было около 4880.
