Так шло дело под Коминием и Аквилонией. Затем посередине между этими двумя городами, где ждали третьего сражения, неприятелей не оказалось: они были отозваны своими, когда находились от Коминия в семи тысячах шагов, и не участвовали ни в том, ни в другом сражении. Почти в начале сумерек, когда они уже увидали лагерь и Аквилонию, их остановил крик, долетавший одновременно с двух сторон; а затем показавшееся в стороне лагеря, который был подожжен римлянами, широкое пламя не позволило им идти далее, так как служило очень верным признаком поражения. Не приняв мер предосторожности, там и сям легли они в доспехах на этом самом месте и всю ночь провели в беспокойстве, ожидая и боясь рассвета. С рассветом они не знали, в какую сторону направить путь, и, вдруг объятые ужасом, кинулись бежать: их заметили всадники, которые, преследуя самнитов, вышедших ночью из города, увидали толпу, не защищенную валом и не оберегаемую часовыми. Толпу эту заметили и со стен Аквилонии, и уже когорты легионов также стали преследовать ее. Впрочем, пехота не могла догнать беглецов, всадники же убили около 280 человек из арьергарда. В страхе они оставили много оружия и 18 знамен, прочее же войско невредимо, насколько возможно было после такой суматохи, добралось до Бовиана.
44. Радость каждого из римских войск в отдельности увеличивалась от успехов другого. Оба консула, уступая один желанию другого, отдали завоеванные города на разграбление воинам и затем, когда жилища были опустошены, подожгли их. В один и тот же день сгорели Аквилония и Коминий, и консулы при взаимных поздравлениях легионов, а также и сами обмениваясь приветствиями, соединили свои лагери. В присутствии обоих войск и Карвилий похвалил и наградил своих воинов, каждого по его заслугам, и Папирий, сражавшийся в разных местах – в открытом поле, около лагеря и возле города, наградил браслетами и золотыми венками Спурия Навтия, племянника своего Спурия Папирия, четырех центурионов из манипул гастатов: Навтия – за его экспедицию, которой он напугал врагов так, как могло бы сделать большое войско, юношу Папирия – за услуги, оказанные им вместе с всадниками, как в сражении, так и в ту ночь, когда он помешал бегству самнитов, тайно ушедших из Аквилонии; центурионов и воинов – за то, что они первые овладели воротами и стенами Аквилонии, всех же всадников – за их отменные услуги во многих местах наградил он серебряными рожками
[669] и браслетами.
Затем, так как наступило уже время увести из Самния оба войска или, по крайней мере, одно, то состоялся совет; признано было за лучшее, что чем более надломлены были силы самнитов, тем упорней и с большей жестокостью докончить войну; при этом стремились к тому, чтобы следующим консулам можно было передать Самний окончательно усмиренным.
Но, так как не было уже ни одного неприятельского войска, которое бы представлялось способным вступить в открытый бой, то оставался один способ ведения войны, а именно – штурм городов: разрушая их, можно было обогатить воинов добычей и вконец истребить неприятелей, сражающихся за алтари и очаги. Итак, послав к сенату и народу римскому письма о своих деяниях, консулы повели легионы в разные стороны – Папирий к Сепину, а Карвилий – на осаду Велии.
45. Письма консулов, как в курии, так и в народном собрании выслушаны были с величайшею радостью, и то горячее участие, которое принимали частные лица в четырехдневном молебствии, свидетельствовало об общем веселье. Победа эта не только была важной для римского народа, но еще и пришлась весьма кстати, ибо как раз в это самое время получено было известие, что этруски снова взялись за оружие. Рождался вопрос о том, как можно было бы, случись в Самнии какое-нибудь несчастье, справиться с Этрурией, которая ввиду того, что оба консула и все силы римлян обращены были на Самний, ободренная заговором самнитов, сочла этот недосуг римского народа за удобный случай к возобновлению войны.
Послы союзников, будучи введены претором Марком Атилием в сенат, жаловались, что соседние с ними этруски жгут и опустошают их поля за то, что они не хотят отложиться от римского народа, и умоляли сенат защитить их от насилия и обид, причиняемых общим их неприятелем. Послам ответили, что сенат позаботится о том, чтобы союзники не раскаивались в своей верности: в непродолжительном-де времени этрусков постигнет та же участь, как и самнитов! Впрочем, решение дела относительно Этрурии затянулось бы долее, если бы не пришло известие, что и фалиски, много лет состоявшие в дружбе с римлянами, также соединили свое оружие с оружием этрусков. Близость этого народа побудила отцов озаботиться скорейшим постановлением решения об отправлении фециалов с требованием удовлетворения. Так как в нем было отказано, то с утверждения отцов и по приказанию народа объявлена была фалискам война, и консулам велено бросить жребий, кому из них перейти с войском из Самния в Этрурию.
Карвилий взял уже у самнитов Велию, Палумбин и Геркуланум; Велией овладел он в течение немногих дней, а Палумбином – в тот же день, как подошел к его стенам; у Геркуланума же произошло даже и открытое сражение, но Карвиний не имел в нем решительного успеха, а урон, понесенный им, был более значителен, чем у неприятелей. Затем, расположившись лагерем, он заключил врагов внутри стен; город был атакован и взят. В этих трех городах было взято в плен и убито до 10 000 человек, причем пленников было немногим более, чем убитых. При разделе между консулами театра военных действий Карвинию досталась по жребию Этрурия, как именно и хотелось воинам, которые уже не могли переносить сильного холода в Самнии.
Под Сепином большая масса врагов оказала сопротивление Папирию. Происходили частые регулярные битвы, нередко случались стычки во время переходов и около самого города, чтобы отбить вылазки неприятелей. И это была не осада, а настоящая война, так как самниты не только сами защищались за стенами, но и самые стены обороняли оружием и людьми. Наконец, сражениями Папирий заставил неприятелей выдержать правильную осаду и, обложив город, взял его штурмом при помощи осадных машин. Итак, когда город был взят, то под влиянием гнева больше убивали, чем брали в плен: убито было 7400, а в плен взято менее 3000 человек. Добыча, которая была весьма значительна, так как самниты снесли имущество в немногочисленные города свои, уступлена была воинам.
46. Снег покрыл уже все, и оставаться без крова было невозможно; поэтому консул увел войско из Самния. Когда он входил в Рим, ему с общего согласия был предложен триумф. Он праздновал триумф, оставаясь при исполнении своей должности, и триумф этот с точки зрения того времени был замечателен. Проходили пехотинцы и проезжали всадники, украшенные военными наградами; было видно много «гражданских» венков, «валовых»
[670] и «стенных». Привлекала взоры взятая у самнитов добыча: ее сравнивали по блеску и красоте с тою, которую взял отец Папирия и которая была знакома всем, так как украшала собою много публичных мест; вели несколько знатных пленников, прославившихся своими личными подвигами и подвигами отцов своих; провозили 2 533 000 ассов по весу (деньги эти, как говорили, были выручены от продажи пленников) и 1830 фунтов серебра, взятого из городов. Всю медь и серебро положили на хранение в казначейство, воинам же из добычи не дали ничего. Это обстоятельство увеличило в среде плебеев ненависть, ибо на них наложили еще подать на уплату жалованья воинам, тогда как, если бы не гнаться за славой и не вносить в казначейство взятые у неприятеля деньги, то из добычи можно было бы и раздать воинам награду, и заплатить им жалованье. Консул освятил храм Квирина. Ни у кого из древних писателей я не нахожу известия о том, что обет построить этот храм дал он во время самого сражения; да он, клянусь Геркулесом, и не мог бы в такое короткое время окончить постройку; обет построить храм дал его отец в бытность свою диктатором, сын же, будучи консулом, освятил этот храм и украсил отнятыми у врагов доспехами. Последних было так много, что ими не только был украшен храм и форум, но их раздавали еще союзникам и пограничным колонистам для украшения храмов и общественных мест. После триумфа консул повел свое войско на зимовку в Весцийскую область, так как страну эту тревожили самниты.
