Сделав смотр всем вспомогательным войскам, Ганнибал отправился в Гадес, где он исполнил данные Геркулесу обеты
[691] и дал новые обеты на случай благоприятного исхода своих дальнейших предприятий. Затем, заботясь одинаково и о наступательной, и об оборонительной войне и не желая, чтобы во время его сухопутного похода через Испанию и обе Галлии в Италию Африка оставалась беззащитной и открытой для римского нападения с острова Сицилии, он решил обеспечить ее сильными гарнизонами. Взамен их он потребовал, чтобы ему выслали из Африки дополнительный отряд, состоявший главным образом из легковооруженных метателей. Его мыслью было – заставить африканцев служить в Испании, а испанцев – в Африке, с тем чтобы и те и другие, находясь вдали от своей родины, сделались лучшими воинами, и обе страны более привязались одна к другой, как бы обменявшись заложниками. Он послал в Африку 13 850 пеших пельтастов, 870 балеарских пращников и 1200 всадников разных народностей, требуя, чтобы эти силы частью служили гарнизоном Карфагену, частью же были разделены по Африке. Вместе с тем он разослал вербовщиков по разным городам Африки, велев им набрать 4000 отборных молодых воинов и привести их в Карфаген в качестве и защитников, и заложников.
22. Но и Испанию он не оставил своими заботами, тем более что он знал о поездке по ней римских послов, предпринятой с целью возбудить против него вождей: ее он назначил провинцией своему брату, ревностному Газдрубалу, дав ему войско главным образом из африканцев. Оно состояло из 11 850 африканских пехотинцев, 300 лигурийцев и 500 балеарцев; к этой пешей охране было прибавлено 450 конных ливифиникийцев (это был народ, происшедший из смешения пунийцев с африканцами), до 1800 нумидийцев и мавританцев (живших на берегу Океана), небольшой отряд испанских илергетов, всего 300 всадников, и – чтобы не упустить ни одного средства сухопутной защиты – 21 слона. Сверх того, он дал ему для защиты побережья флот – полагая, вероятно, что римляне и теперь пустят в ход ту часть своих военных сил, которая уже раз доставила им победу – всего 50 пентер, 2 тетраеры и 5 триер
[692]; из них, впрочем, только 32 пентеры и 5 триер были готовы к плаванию и снабжены гребцами.
Из Гадеса он вернулся в Новый Карфаген, где зимовало войско; отсюда он повел войско мимо Онусы
[693] и затем вдали берега к реке Ибер. Здесь, говорят, ему привиделся во сне юноша божественной наружности; сказав, что он посланный ему Юпитером проводник в Италию, он велел ему без оглядки идти за ним. Объятый ужасом, он повиновался и вначале не озирался ни назад, ни по сторонам; но мало-помалу, по врожденному человеку любопытству, его стала тревожить мысль, что бы это могло быть такое, на что ему запрещено оглянуться; под конец он не выдержал. Тогда он увидел змея чудовищной величины, который полз за ним, разрушая на огромном пространстве деревья и кустарники, а за змеем двигалась туча, оглашавшая воздух раскатами грома. На его вопрос, что значит это чудовище и все это явление, он получил ответ, что это – опустошение Италии; вместе с тем ему было сказано, чтобы он шел дальше, не задавая вопросов и не пытаясь сорвать завесу с решений рока.
23. Обрадованный этим видением, Ганнибал тремя колоннами перевел свои силы через Ибер, отправив предварительно послов к галлам, жителям той местности, через которую ему предстояло вести свое войско, чтобы расположить их в свою пользу и навести справки об альпийских перевалах. Всего он переправил через Ибер 90 000 пехотинцев и 18 000 всадников. Идя далее, он принял в подданство илергетов, баргузиев, авсетанов и жителей Лацетании, лежащей у подножия Пиренеев, и сделал Ганнона начальником всего этого побережья, чтобы иметь в своей власти проходы между Испанией и Галлией, дав ему для охраны этой местности 10 000 пехотинцев и 1000 всадников. Но вот, когда уже начался переход войска через Пиренейские горы, под влиянием распространившейся среди варваров более точной молвы о том, что им предстоит война с Римом, 3000 пехотинцев из карпетанов оставили знамена Ганнибала; все знали, что их смущала не столько война, сколько далекий путь и превышающий, по их мнению, человеческие силы переход через Альпы. Вернуть их словами или силой было небезопасно: могли взволноваться и остальные его воины, и без того уже строптивые. Поэтому Ганнибал отпустил домой еще свыше 7000 человек, которые, как ему было известно, тяготились службой, делая вид, что и карпетаны отпущены им добровольно.
24. А затем он, не желая, чтобы под влиянием проволочки и бездействия умы его воинов пришли в брожение, быстро переходит с остальными своими силами Пиренеи и располагается лагерем близ города Илиберриса
[694]. Что же касается галлов, то хотя им и говорили, что война задумана против Италии, они все-таки всполошились, слыша, что народы по ту сторону Пиренеев покорены силой и их города заняты значительными гарнизонами, и в страхе за собственную свободу взялись за оружие; несколько племен сошлись в Русцинон. Когда об этом известили Ганнибала, он, опасаясь траты времени еще более, чем войны, отправил к их царькам послов сказать им следующее: «Полководец желал бы переговорить с вами лично и поэтому просит вас либо двинуться ближе к Илиберрису, либо дозволить ему приблизиться к Русцинону; свидание состоится легче, когда расстояние между обеими стоянками будет поменьше. Он с радостью примет вас в своем лагере, но и не задумается сам отправиться к вам. В Галлию пришел он гостем, а не врагом, и поэтому, если только ему дозволят это сами галлы, намерен обнажить меч не раньше, чем достигнет Италии». Таковы были слова, переданные его послами; когда же галльские царьки с полной готовностью двинулись тотчас же к Илиберрису и явились в лагерь Пунийца, он окончательно задобрил их подарками и добился того, что они вполне миролюбиво пропустили войско через свою землю мимо города Русцинона.
25. Тем временем массилийские послы только успели принести в Италию известие, что Ганнибал перешел Ибер, как вдруг – как будто он в самом деле перешел уже и Альпы – возмутились бойи, подговорив к восстанию и инсубров
[695]. Они сделали это не столько по старинной ненависти против римского народа, сколько негодуя по поводу недавнего основания на галльской земле колоний Плацентии и Кремоны по обе стороны реки Пад. Итак, они, взявшись внезапно за оружие, произвели нападение именно на те земли, которые были отведены под эти колонии, и распространили такой ужас и такое смятение, что не только толпа переселенцев, но и римские триумвиры, пришедшие для раздела земли, бежали в Мутину, не считая стены Плацентии достаточно надежным оплотом. Это были Гай Лутаций, Гай Сервилий и Марк Анний. (Относительно имени Лутация не существует никаких разногласий, но вместо Анния и Сервилия в некоторых летописях названы Маний Ацилий и Гай Геренний, в других – Публий Корнелий Азина и Гай Папирий Мазон. Неизвестно также, были ли они оскорблены в качестве послов, отправленных к бойям требовать удовлетворения, или же они подверглись нападению в то время, когда они в качестве триумвиров занимались размежеванием земли.) В Мутине их осадили, но так как бойям, вследствие их полной неопытности в фортификационном деле и лености, мешавшей им заниматься осадными работами, пришлось сидеть сложа руки, не трогая стен, то они стали притворяться, будто желают завести переговоры о мире. Но приглашенные галльскими вождями на свидание послы вдруг были схвачены с нарушением не только международного права, но и данного ими по этому случаю обещания; они заявили, что отдадут их только тогда, когда им будут возвращены их заложники.
