20. Хотя суша была в руках неприятеля и хотя римляне видели вооруженный отряд их, растянувшийся вдоль всего берега, однако немедленно стали преследовать приведенный в замешательство неприятельский флот; привязав к кормам все те корабли, которые не проломали носа, наткнувшись на берег, и не сели килем на мель, увели их в море и из 40 захватили около 25; но не это было самым блестящим результатом той победы, а то, что римляне благодаря одному незначительному сражению овладели всем морем, прилегавшим к той области. Итак, доехав на кораблях до Онусы, они высадились с кораблей на берег, взяли силою и разграбили город, а оттуда направились в Карфаген; опустошив все окрестные поля, они, наконец, подожгли и строения, примыкавшие по стене и воротам. Отсюда римский флот, обремененный уже добычей, прибыл к Лонгунтике, где Газдрубалом было собрано большое количество ковыля для корабельного дела; взяв его столько, сколько нужно было, все остальное римляне сожгли. И флот римский проплыл не только вдоль берега материка, но переправился далее на остров Эбус
[757]. Там римляне в течение двух дней напрасно употребляли величайшие усилия, чтобы взять штурмом город, столицу того острова, но когда поняли, что надежды никакой нет и что напрасно тратится время, они обратились к опустошению области, разграбили и сожгли несколько деревень, и, когда возвратились на корабли, захватив больше добычи, чем с материка, к Сципиону явились послы с Балеарских островов просить мира. Оттуда флот поворотил назад и возвратился в провинцию, лежащую по сю сторону Ибера
[758], куда сошлись послы от всех народов, живущих около Ибера, и также от многих жителей отдаленных частей Испании. Народов, которые дали заложников, приняли подданство и признали власть римлян, было более ста двадцати. Поэтому Сципион, вполне полагаясь и на свои сухопутные силы, двинулся вперед до Кастулонских гор. Газдрубал удалился в Лузитанию поближе к берегам Океана.
21. После этого казалась, что остальная часть лета пройдет спокойно, и так было бы, если бы это зависело только от врагов пунийцев; но, помимо того, что характер самих испанских народов беспокойный и жадный до переворотов, Мандоний и бывший раньше царьком илергетов Индибилис, после удаления римлян от гор к приморской области, возмутив своих земляков, явились опустошать мирную страну, принадлежавшую римским союзникам. Против них Сципион послал военного трибуна с легковооруженными вспомогательными войсками, и они, после незначительного сражения, разбили всю эту шайку мятежников, одних из них убили, некоторых взяли в плен, а большую часть лишили оружия. Однако этот переполох принудил Газдрубала вернуться с пути к Океану, по сю сторону Ибера, для защиты союзников. Пунийский лагерь находился в области илергавонов, а римский – у Нового Флота
[759], как вдруг неожиданное известие принудило направить войну в другую сторону. Кельтиберы, отправившие еще раньше к римлянам старейшин своей области в качестве послов и давшие заложников, берутся за оружие вследствие полученного от Сципиона известия и с сильным войском вторгаются в провинцию карфагенян. Три города они взяли штурмом; затем дважды доблестно сразились с самим Газдрубалом, убили до 15 000 врагов и взяли в плен 4000 и множество воинских знамен.
22. Таково было положение дел в Испании, когда в эту провинцию прибыл Публий Сципион; продлив ему консульскую власть, сенат послал его туда с 30 военными кораблями, 8000 воинов и с большим запасом провианта. Этот флот, казавшийся издали громадным вследствие вереницы грузовых судов, к большой радости граждан и союзников, из открытого моря бросил якорь в Тарраконской гавани. Высадив там воинов, Сципион отправился в путь, соединился с братом, и затем они стали вести войну с общего согласия и по общему плану. И так как карфагеняне были заняты войною с кельтиберами, то они немедленно переправляются через Ибер и, не видя ни одного врага, устремляются в Сагунт, потому что там, по слухам, содержались в крепости, под охраной незначительного гарнизона, переданные Ганнибалом заложники почти из всей Испании; этот единственный залог удерживал все народы Испании от союза с римлянами, хотя они были склонны к нему: они боялись, что их вина в отпадении будет искуплена кровью детей.
Но один муж при помощи разумного, но вероломного плана освободил Испанию от этого обязательства. В Сагунте жил благородный испанец Абелукс, раньше бывший верным пунийцем, а потом, когда счастье изменило им, тоже им изменивший, – таким бывает в большинстве случаев характер варваров. Впрочем, будучи того мнения, что если перебежчик, переходя к врагам, не совершает важной измены, то он является только ничтожным и обесславленным человеком, он думал о том, как бы возможно больше принести пользы своим новым союзникам. Поэтому, обозрев все, что судьба могла предоставить в его распоряжение, Абелукс обратил особенное внимание на передачу заложников, полагая, что одно это чрезвычайно расположит старейшин Испании к дружбе с римлянами. Но так как он хорошо знал, что находящаяся при заложниках стража без приказания начальника ее Бостара ничего не сделает, то он принялся за самого Бостара. Бостар стоял лагерем вне города на самом берегу для того, чтобы отрезать с той стороны доступ римлянам. Там Абелукс, отведя Бостара в сторону, сообщает ему, как будто он сам ничего не знает, в каком положении дело: до настоящего дня, говорил он, страх сдерживал желания испанцев, так как римляне находились далеко; теперь же стоит по сю сторону Ибера римский лагерь – надежная крепость и убежище для желающих переворота, поэтому людей, которых не сдерживает страх, необходимо привязать благодеянием и расположением. Когда Бостар с удивлением спрашивал, какой это такой дар мог бы внезапно привести к таким важным последствиям, то Абелукс сказал: «Отпусти заложников по общинам: это будет приятно, в частности, для родителей, имя которых пользуется весьма большим влиянием среди их общин, и вообще для народов; каждый желает, чтобы ему доверяли, и оказанное доверие обязывает к верности. Труд доставить заложников по домам я сам беру на себя, чтобы и делом помочь выполнению моего плана и придать, по возможности, больше приятности предприятию, которое приятно и само по себе». Как только Абелукс убедил этого человека, не обладавшего хитрым умом, как остальные пунийцы, – он ночью тайно отправился к сторожевым постам врагов; встретив там несколько испанцев из вспомогательных отрядов, он приведен был ими к Сципиону, объяснил ему, с чем пришел, и, обменявшись честным словом, назначил место и время для передачи заложников, а затем возвратился в Сагунт. Следующий день он провел с Бостаром, принимая от него приказания для выполнения поручения. Отпущенный Бостаром и решив отправиться ночью, чтобы обмануть вражескую стражу, он разбудил тех, которые караулили детей, выступил в условленный с врагами час и, как бы ничего не зная, привел детей в засаду, приготовленную его же коварством. Они были доставлены в римский лагерь; все прочее относительно возвращения заложников, как было условлено с Бостаром, было исполнено тем же порядком, как если бы дело велось от имени карфагенян; при тожестве всех условий, благодарность по отношению к римлянам была гораздо больше, чем та, которую они питали бы по отношению к карфагенянам; ведь можно было думать, что карфагенян, показавших себя жестокими и высокомерными при удаче, смягчили неудача и страх; а римляне, неизвестные раньше, при первом приходе начали с милости и щедрости, да и Абелукс, будучи мужем благоразумным, по-видимому, не напрасно переменил союзников; поэтому с величайшим единодушием все стремились к отпадению; и они тотчас взялись бы за оружие, если бы не настала зима, которая заставила как римлян, так равно и карфагенян удалиться в крытые помещения.
