На следующий день, лишь только рассвело, карфагеняне усердно принялись собирать военную добычу и обозревать место отвратительного даже для врагов избиения римлян. Лежало столько тысяч римлян, пехотинцы и всадники вперемежку, кого с кем соединил случай, или сражение, или бегство. Некоторые, приведенные в чувство вызванной утренним холодом болью ран, окровавленные, приподнимались из груды трупов, но враги их добивали. Некоторых карфагеняне нашли еще живыми, лежащими с перерубленными бедрами и коленями; они обнажали шею и горло и просили лишить их последней крови. Некоторых нашли с зарытыми в землю головами; очевидно было, что они сами вырывали для себя ямы и, засыпая лицо валившеюся сверху землею, душили себя. Особенно внимание всех обратил на себя нумидиец, живым еще, с истерзанным носом и ушами, лежавший под мертвым римлянином; не будучи в состоянии взять руками оружие, он в ярости рвал врага зубами и в таком положении испустил дух.
52. Проведя значительную часть дня в собирании доспехов, Ганнибал приступил к осаде меньшего лагеря и, прежде всего, устроив окоп, преградил им доступ к реке. Впрочем, так как все осажденные были истощенные трудом, бодрствованием и сверх того ранами, то сдача последовала скорее, чем того ожидал сам Ганнибал. Заключено было условие, что римляне должны выдать оружие и лошадей, уплатить за римлянина по 300 серебряных динариев, за союзника по 200, а за раба по 100, и что, заплатив этот выкуп, они могут уйти в одной одежде; под этими условиями они приняли врагов в лагерь, и все были отданы под стражу, римские граждане и союзники отдельно.
Пока карфагеняне тратили там время, из большего римского лагеря те, у кого было достаточно силы и храбрости, около 4000 пехотинцев и 200 всадников, пришли безопасно в Канузий, одни сомкнутым строем, а другие рассеявшись по полям там и сям; а самый же лагерь раненые и трусливые воины сдали на тех же условиях, что и меньший. Враги получили огромную добычу, и вся она была отдана на разграбление, кроме лошадей, людей и серебра, сколько его было, а было его очень много на сбруе лошадей, так как столовая посуда из серебра была мало в употреблении, особенно у тех, кто состоял на военной службе. Затем Ганнибал приказал собрать в одно место тела своих павших воинов для погребения. Говорят, их было около 8000 храбрейших мужей. Некоторые передают, что было также отыскано и предано погребению тело римского консула. Бежавшие в Канузий были только приняты жителями в город и в дома, но одна апулийская женщина, по имени Буса, известная своим знатным происхождением и богатством, оказала им помощь хлебом, одеждой и деньгами на дорогу; за эту щедрость после, по окончании войны, сенат воздал ей почести.
53. В то время как там в числе бежавших находились четыре военных трибуна (из первого легиона – Фабий Максим, отец которого в предыдущем году был диктатором, из второго – Луций Публиций Бибул и Публий Корнелий Сципион, а из третьего – Аппий Клавдий Пульхр, который очень недавно был эдилом), с общего согласия главное начальство было вверено Публию Сципиону, хотя он был очень молод
[769], и Аппию Клавдию.
Когда они совещались в немногочисленном собрании о положении дел, – сын бывшего консула Публий Фурий Фил заявляет, что они напрасно лелеют надежду, когда все потеряно; положение государства безнадежно печальное; некоторые знатные юноши, с Луцием Цецилием Метеллом во главе, обращают свои взоры на море и суда, чтобы, покинув Италию, бежать к какому-нибудь царю. Эта беда, не говоря о том, что она была ужасна, после стольких несчастий представлялась еще небывалой; присутствующие оцепенели от изумления и считали необходимым созвать по этому поводу собрание; но Сципион – юноша, судьбою назначенный быть вождем той войны, сказал, что нет надобности в совещании; в таком страшном несчастии, полагал он, надобно быть смелым и действовать, а не совещаться: пусть те, кто желает спасения государства, вооружатся и идут немедленно с ним; нет места, которое с большим правом можно назвать вражеским лагерем, чем то, где обсуждаются подобные замыслы. В сопровождении немногих Сципион направляется в квартиру Метелла и находит у него собрание юношей, о котором было сообщено; обнажив меч над головами совещавшихся, он сказал: «С искренним убеждением клянусь, что, как сам я не изменю отечеству, так и другого римского гражданина не допущу до этого; если я заведомо обманываю, то ты, Юпитер Всеблагой Всемогущий, порази самой страшной гибелью меня, мой дом, мое семейство и все мое достояние; этой клятвы я требую от тебя, Луций Цецилий, и от прочих, здесь присутствующих; кто не поклянется, тот пусть знает, что на него обнажен этот меч». Все, испугавшись совершенно так же, как будто видели перед собою победителя Ганнибала, поклялись и сами отдались Сципиону под охрану.
54. В то время как это происходило в Канузии, в Венузию к консулу пришло около 4500 пехотинцев и всадников, которые в бегстве рассеялись по полям. Венузийцы распределили всех их по своим домам, чтобы оказать им благосклонный прием и попечение, дали на каждого всадника по тоге, тунике и по 25 серебряных динариев, а каждому пехотинцу по 10; также наделили оружием тех, у кого его не было; во всем прочем старались, как на общественный счет, так и на частные средства, оказывать гостеприимство и заботились, чтобы венузийский народ в отношении услужливости не уступал канузийской женщине. Но многочисленность прибывших, число которых доходило уже до 10 000, делала бремя Бусы более тяжелым. Аппий и Сципион, узнав, что второй консул невредим, тотчас отправляют вестника сообщить, сколько с ними находится войска, пехоты и конницы, и вместе с тем узнать, прикажет ли он привести это войско в Венузию или оставаться ему в Канузии. Варрон сам перевел войско в Канузий, и уже было некоторое подобие консульского войска, и казалось, что они могут защищаться от врага, если не оружием, то, по крайней мере, стенами.
В Рим пришло известие, что нет даже этих остатков граждан и союзников, но что вся армия окончательно истреблена вместе с двумя консулами и уничтожены все военные силы. Никогда, пока Рим был цел, в стенах его не было такого ужаса и смятения. Поэтому я не возьму на себя этого труда и не стану рассказывать о том, что при подробном изложении могу изобразить слабее действительности. После того как в прошедшем году погиб консул и войско при Тразименском озере, настоящее поражение не было ударом, последовавшим за ударом, а тяжким бедствием, так как приходили вести, что вместе с обоими консулами погибли оба консульские войска, что нет уже ни одного римского лагеря, ни одного вождя, ни одного воина; что Апулия, Самний и почти уж вся Италия сделалась собственностью Ганнибала.
Конечно, никакой другой народ не вынес бы бремени такого тяжкого поражения. Можно сравнить поражение карфагенян в морском сражении при Эгатских островах; сокрушенные им, они уступили Сицилию и Сардинию, а затем согласились сделаться нашими данниками; или поражение в Африке
[770], которому впоследствии подвергся этот самый Ганнибал. Их можно сравнивать с настоящим поражением разве только в том отношении, что они были перенесены с меньшим мужеством.
