19. Но когда зима стала мягче, он вывел войско из зимних квартир и возвратился в Казилин, где, хотя прекратили штурм, но постоянной осадой довели город и гарнизон до крайней нужды. Над римским лагерем начальствовал Тиберий Семпроний, так как диктатор отправился в Рим для повторения ауспиций. Марцеллу, который также желал оказать помощь осажденным, мешали, с одной стороны, разлив Волтурна, а с другой – просьбы жителей Нолы и Ацерр, которые опасались кампанцев, в случае отступления римского гарнизона. Гракх, находившийся только вблизи Казилина, но бездействовавший вследствие запрещения диктатора предпринимать что бы то ни было в его отсутствие, не трогался с места, хотя из Казилина доходили сообщения, которые могли превозмочь всякое терпение, так как было известно, что некоторые, не будучи в силах переносить голод, бросались со стен, а другие становились на стены, подставляя обнаженную грудь под метательные копья. Гракх с болью в сердце терпел такое положение и потому, что вследствие запрещения диктатора не смел завязывать сражение – что сразиться придется, если он захочет открыто доставить осажденным хлеб, это он видел, – и потому, что не надеялся на возможность доставить им хлеб тайно; поэтому он велел собрать с окрестных полей пшеницу, наполнить ею много бочек и дал знать в Казилин городскому управлению, чтобы жители перехватывали бочки, которые принесет им течение. В следующую ночь, когда все напряженно смотрели на реку в надежде на помощь, обещанную римским вестником, приплыли бочки, пущенные серединой реки: хлеб был разделен поровну между всеми. То же повторилось на второй и на третий день: ночью пускали бочки и ночью же они приплывали; так обманывали римляне неприятельскую стражу. Спустя некоторое время, вследствие постоянных дождей, усилилось против обыкновенного течение реки, косым направлением которого бочки прибило к берегу, охраняемому неприятелями. Тут они завязли в росшем у берега ивняке и были замечены врагами; доложили об этом Ганнибалу и стали зорче следить, чтобы римляне ничего не посылали тайно по Волтурну в город. Но из римского лагеря высыпали орехи, которые серединой реки неслись к Казилину и там были перехватываемы плетенками. Наконец голод принял такие крайние размеры, что горожане пробовали жевать ремни и снятую со щитов кожу, размягченные в кипятке, не воздерживались и от крыс и других животных и вырывали всякую зелень и корни в самых низменных местах у городского вала. Так как неприятели перепахали за стеной все поле, покрытое травою, то жители города набросали туда семена реп; так что Ганнибал воскликнул: «Неужели мне суждено сидеть у Казилина до тех пор, пока не вырастет репа?» И вот Ганнибал, который прежде не хотел слушать ни о каких условиях, теперь наконец позволил начать с собою переговоры о выкупе свободных граждан. Условленная выкупная плата за человека была семь унций
[788] золота. Заручившись клятвенным уверением Ганнибала, жители сдались. До выплаты всего количества золота их держали в оковах, а затем, вполне согласно с обещанием, отпустили. Такая участь их более вероятна, чем известие, что они были убиты всадниками, посланными против них в то время, когда они уходили из Казилина. Большая часть их были пренестинцы. Из 570 человек, состоявших в гарнизоне, погибло от меча и голода менее половины, прочие благополучно вернулись в Пренесту со своим претором Марком Аницием, бывшим раньше писцом. Доказательством сказанного служила поставленная ему на площади в Пренесте статуя в панцире, в тоге, с покрытой головой и три статуи богов с подписью на медной плите: «Марк Аниций соорудил это по обету за спасение воинов, состоявших в казилинском гаризоне». Та же надпись находилась под тремя изображениями богов, поставленными в храме Фортуны.
20. Город Казилин был возвращен кампанцам и укреплен гарнизоном в 700 человек из войска Ганнибала для того, чтобы, по удалении пунийцев, римляне не осадили его. Римский сенат назначил пренестинским воинам двойное жалованье и освободил их на пять лет от военной службы. От предложенных же за храбрость прав гражданства они отказались
[789]. Известия об участи перузинцев более смутны, так как они не удостоверены никаким их памятником и никаким постановлением со стороны римлян. В то же самое время петелийцев, единственный народ в Бруттии, остававшийся верным римской дружбе, осаждали не только карфагеняне, бывшие в этой стране, но и прочие бруттийцы за то, что они отделились от своих. Так как петелийцы не в силах были отстранить такой беды, то отправили в Рим послов просить помощи. Когда им предложено было самим позаботиться о себе, они в преддверии курии с плачем жаловались на свою участь. Их слезные просьбы вызвали в сенаторах и в народе чрезвычайное сострадание. На вторичный вопрос претора Марка Эмилия сенаторы, всесторонне обсудив силы государства, вынуждены были признаться, что они уже не могут оказать никакой помощи отдаленным союзникам, и предложили им возвратиться домой и, хотя они до последнего момента оставались верными римскому союзу, на будущее время, сообразно с настоящим положением, самим заботиться о себе. Когда послы возвратились с таким ответом, сенаторами их вдруг овладела такая печаль и такой ужас, что одни предлагали бежать куда кто может и покинуть город, а другие, ввиду измены старинных союзников, – присоединиться к прочим бруттийцам и при их посредстве сдаться Ганнибалу. Однако верх одержали те, которые полагали не принимать никаких решений второпях и наудачу, но обсудить этот вопрос вторично. На следующий день знатнейшие сенаторы рассмотрели дело спокойнее и настояли на том, чтобы собрать все с полей и укрепить город и стены.
21. Почти в то же время присланы были в Рим письма из Сицилии и Сардинии. Прежде прочитано было в сенате письмо пропретора Тита Отацилия из Сицилии, в котором сообщалось, что претор Публий Фурий с флотом прибыл из Африки в Лилибей, что сам претор тяжело ранен и жизнь его в крайней опасности; воины и моряки не получают в срок ни жалованья, ни хлеба
[790], и неоткуда взять его; что он, Отацилий, убедительно советует как можно скорее выслать то и другое и, если сенату угодно, прислать заместителя ему из новых преторов. Почти то же сообщал о жаловании и о хлебе из Сардинии пропретор Авл Корнелий Маммула. Обоим дан был ответ, что прислать им нечего, и предложено самим позаботиться о флоте и войске. Тит Отацилий послал к Гиерону, единственному благодетелю римского народа, послов и получил от него необходимую сумму денег на жалованье и хлеба на шесть месяцев. Корнелию в Сардинии благосклонно оказали помощь союзные государства. И в Риме, также вследствие недостатка в деньгах, по предложению народного трибуна Марка Минуция назначены были триумвиры, заведующие денежными делами
[791]: Луций Эмилий Пап, бывший консулом и цензором, Марк Атилий Регул, бывший два раза консулом, и Луций Скрибоний Либон, бывший тогда народным трибуном. Избраны были также дуумвиры Марк и Гай Атилии, которые освятили храм Согласия, обещанный претором Луцием Манлием. Наконец, избраны были три понтифика – Квинт Цецилий Метелл, Квинт Фабий Максим и Квинт Фульвий Флакк, вместо умершего Публия Скантия и павших в сражении при Каннах консула Луция Эмилия Павла и Квинта Элия Пета.
