Как только дошел до римлян слух о решении карфагенян и о походе Газдрубала, оба вождя, оставив все прочее без внимания, приготовились соединенными силами идти ему навстречу и пресечь его замысел. Они были того убеждения, что если Газдрубал и находившееся в Испании карфагенское войско соединятся с Ганнибалом, с которым одним едва справляется Италия, то результатом будет конечная гибель Римского государства. Тревожимые этой мыслью, они соединили свои войска у Ибера, перешли реку и, после долгих совещаний: стать ли лагерем против неприятельского лагеря или удовлетвориться задержанием врага от предположенного похода, нападая на карфагенских союзников, начали штурмовать богатейший в то время город в этой стране Иберу, названный так по имени ближайшей реки. Как только узнал об этом Газдрубал, он, вместо того, чтобы оказать помощь союзникам, сам приступил к штурму недавно сдавшегося под покровительство римлян города. Вследствие этого римляне отказались от начатой уже осады и обратили войну против самого Газдрубала.
29. Несколько дней оба лагеря находились один от другого на расстоянии пяти тысяч шагов, причем, хотя войска и завязывали легкие стычки, но до сражения дело не доходило. Наконец, в один и тот же день, точно по уговору, в обоих лагерях выставлен был сигнал к сражению, и все войска вышли на равнину. Римское войско выстроилось в три шеренги; одна половина легковооруженных была помещена между передовыми, а другая позади знамен, на флангах же стояли всадники. Газдрубал укрепил центр войска испанцами, на правом фланге поместил пунийцев, а на левом африканцев и наемные вспомогательные войска
[797] из всадников – нумидийских он поставил к пунийской пехоте, остальных – на фланге у африканцев. Но не все нумидийцы помещены были на правом фланге, а только те, которые, как опытные наездники, имели по две лошади и, по обычаю, часто в пылу сражения в полном вооружении перепрыгивали с утомленной лошади на свежую: так ловки были эти наездники и так приучены были их лошади!
Когда таким образом выстроились обе стороны, надежды вождей были почти равны, так как оба войска немногим разнились одно от другого численностью и родом воинов, но мужество обеих армий было весьма различно. Римлян вожди легко убедили, что, хотя они сражаются вдали от отечества, но сражаются за Италию и город Рим; поэтому войско твердо решилось или победить, или умереть, считая, что их возвращение на родину зависит от этого решительного боя. Менее упорные люди были в неприятельском войске, так как бóльшую часть его составляли испанцы, которые предпочитали быть побежденными в Испании, чем, победив, тащиться в Италию. Поэтому в первой же стычке, едва только римляне бросили копья, как центр неприятельского войска отступил и, вследствие сильного натиска врагов, обратился в бегство. Несмотря на это, на флангах сражались с жаром: с одной стороны теснили римлян пунийцы, с другой – африканцы, и нападали на них с двух фронтов, как будто они были окружены. Но когда все римское войско сдвинулось уже в центр, то у него оказалось достаточно сил, чтобы держать врозь неприятельские фланги. Таким образом произошло два сражения в разных местах. В том и другом несомненными победителями остались римляне, так как, разбив уже раньше центр неприятельского войска, они превосходили врагов численностью и силою. Тут убито было много людей и, если бы испанцы в начале же сражения не разбежались в разные стороны, то из всего войска осталось бы весьма немного. Конного сражения собственно вовсе не было, потому что, лишь только мавры и нумидийцы заметили, что центр подался, как тотчас же пустились бежать, оставив фланги открытыми и угнав слонов. Сам Газдрубал, присутствовавший в сражении до последней минуты, бежал с немногими из этого кровопролитного боя. Римляне завладели лагерем и разграбили его. Благодаря этому сражению присоединились к римлянам те испанские народы, которые еще колебались присоединиться к ним, и Газдрубал лишился не только надежды переправить войско в Италию, но и возможности безопасно оставаться в Испании. Когда об этом стало известно в Риме из писем Сципионов, то народ радовался не столько победе, сколько тому, что Газдрубалу помешали перейти в Италию.
30. Во время этих событий в Испании взята была Гимильконом, профектом Ганнибала, Петелия в Бруттии, спустя несколько месяцев после начала осады. Победа эта стоила пунийцам многих убитых и раненых, и город взят был не столько силою, сколько голодом. После того как вышли все припасы – хлеб и всякого рода мясо четвероногих, обыкновенно употребляемое и не употребляемое в пищу
[798], жители питались под конец кожей, травой, корнями, молодой древесной корой и листьями и сдались только тогда, когда у них не стало сил стоять на стенах и держать оружие. Взяв Петелию, Гимилькон повел войско на Консенцию, которая защищалась с меньшим упорством и сдалась через несколько дней. Почти в то же время бруттийское войско окружило греческий город Кротону, некогда многолюдный и богатый войском, но в то время до того уже ослабевший от многих тяжелых поражений, что в общем в нем осталось менее 2000 граждан всякого возраста. Потому неприятели легко завладели беззащитным городом. Осталась за жителями только крепость, куда спаслись немногие из кровопролитного боя во время замешательства при взятии города. Отпали и локрийцы к бруттийцам и пунийцам, когда знать изменила народу. В этой области только регинцы остались до конца верными римлянам и независимыми. Такая же склонность к отпадению проникла и в Сицилию: даже дом Гиерона не весь воздержался от измены: старший сын его Гелон
[799], невзирая на преклонные годы отца, а после поражения при Каннах и на союз с римлянами, перешел к пунийцам и произвел бы в Сицилии переворот, если бы в то время, как он вооружал народ и подстрекал союзников, его не сразила смерть; она случилась так кстати для римлян, что в ней заподозрили и его отца. Таковы были события, совершившиеся в этом году [216 г.] с переменным счастьем в Италии, Африке, Сицилии и Испании.
В конце года Квинт Фабий Максим просил у сената позволения освятить храм Венеры Эрицинской, который он дал обет построить в бытность свою диктатором. По постановлению сената, предназначенный консул Тиберий Семпроний, по вступлении в должность, должен был войти с предложением к народу, чтобы он повелел Квинту Фабию быть дуумвиром для освящения храма. И в честь Марка Эмилия Лепида, который был два раза консулом и авгуром, три сына его, Луций, Марк и Квинт, устроили на форуме трехдневные погребальные игры и гладиаторский бой двадцати двух пар. Курульные эдилы – Гай Леторий и Тиберий Семпроний Гракх, предназначенный консул, бывший во время исполнения должности эдила начальником конницы, устроили Римские игры, которые продолжались три дня. Плебейские игры эдилов Марка Аврелия Котты и Марка Клавдия Марцелла повторены были три раза.
