29. По прошествии нескольких дней прибыли в Сиракузы леонтинские послы с просьбой прислать вооруженный отряд для защиты их страны. Это посольство явилось весьма кстати: оно избавило город от беспорядочной и буйной толпы и удалило ее вождей. Претор Гиппократ получил приказ вести в Леонтины перебежчиков; так как к нему присоединились многие из наемных вспомогательных войск, то у него образовался отряд в 4000 человек. Этот поход пришелся по сердцу как посылавшим, так и посылаемым: последним представился давно желанный случай произвести переворот, первые радовались, считая, что из города удалено все отребье. Впрочем, это облегчение было только временным, подобно облегчению больного тела, которое вскоре должно подвергнуться еще более тяжкой болезни, ибо Гиппократ начал опустошать пограничные части римской провинции, делая сперва тайные набеги, а затем, когда Аппий прислал вооруженный отряд для защиты владений союзников, он со всем своим войском напал на выставленный против него римский отряд и убил много людей. Когда Марцелл узнал об этом, то послал немедленно в Сиракузы послов объявить, что обещанный мир нарушен и что всегда будет повод к войне, пока Гиппократ и Эпикид не будут далеко усланы не только из Сиракуз, но и вообще из Сицилии. Эпикид, опасаясь, что если он останется в Сиракузах, то на него взвалят вину его отсутствующего брата, или не желая пропустить случая со своей стороны возбудить войну, отправился также к леонтинцам и так как видел, что они очень раздражены против римлян, то начал возбуждать их и против сиракузцев, так как-де они заключили мир с римлянами на тех условиях, чтобы все народы, которые были под властью царей, оставались под их властью, и что сиракузцы уже не довольствуются своею свободой, а хотят сами повелевать и властвовать; поэтому следует им объявить, что и леонтинцы считают себя в праве пользоваться свободою, отчасти потому, что тиран пал на земле их города, отчасти потому, что тут впервые раздался призыв к свободе, и все, бросив царских вождей, поспешили в Сиракузы. Таким образом, или этот пункт должен быть изъят из союзного договора, или леонтинцы не должны соглашаться на такие условия его. Толпу легко было убедить в этом, и потому сиракузским послам, жаловавшимся на избиение римского вооруженного отряда и требовавшим, чтобы Гиппократ и Эпикид удалились или в Локры, или в другой город, куда только пожелают, лишь бы только оставили Сицилию, леонтинцы резко ответили, что они не уполномочивали сиракузцев заключать с римлянами договор от их имени и не связаны чужими союзными договорами. Этот ответ сиракузцы передали римлянам, объяснив им при этом, что леонтинцы независимы; таким образом, римляне могут вести с ними войну, не нарушая союзного договора с сиракузцами, и они, сиракузцы, примут участие в этой войне, с условием, чтобы леонтинцы после покорения снова находились под их властью, согласно условиям договора.
30. Марцелл двинулся со всем войском против леонтинцев, пригласив и Аппия, с тем, чтобы он напал на них с противоположной стороны. Воины его, раздраженные избиением вооруженного отряда во время переговоров об условиях договора, сражались так горячо, что овладели городом при первом натиске. Гиппократ и Эпикид, заметив, что неприятели взобрались на стены и разломали ворота, удалились с немногими сотоварищами в крепость, а оттуда тайно ночью бежали в Гербез.
Сиракузцы выступили с восьмитысячным вооруженным отрядом; у реки Мила их встретил гонец с известием, что город взят римлянами; в остальном в его словах к правде была примешана ложь: будто вместе с воинами перебиты и граждане, и вряд ли остался в живых хоть один взрослый гражданин; город-де разграблен, а имущество богачей роздано воинам. Сиракузский отряд, пораженный таким известием, остановился и, ввиду всеобщего волнения, вожди – то были Сосис и Диномен – совещались, как поступить. Факт, что около 2000 перебежчиков были наказаны розгами и затем обезглавлены, придавал ложным известиям вид страшной истины. Но в действительности никто из леонтинцев или других воинов по взятии города не был обижен: всякому возвращена была его собственность, кроме той, которая пропала во время первой суматохи при взятии города. Воины жаловались, что их сотоварищи предательски перебиты, и потому их нельзя было принудить ни идти в Леонтины, ни, стоя на месте, дожидаться более верного известия. Преторы видели, что воины склонны к отпадению, но понимали, что если удалить вождей, руководивших ими в их безумном намерении, то это волнение будет непродолжительно; поэтому они повели войско в Мегары, а сами оттуда с немногими всадниками отправились в Гербез, в надежде при всеобщем замешательстве взять город с помощью измены. Когда же это им не удалось, они, видя, что надо действовать открытой силой, на следующий день двинулись из Мегар, чтобы всем войском напасть на Гербез. Гиппократ и Эпикид думали, что ввиду полной безнадежности их положения у них есть одно только средство, хотя на первый взгляд довольно рискованное, – отдаться во власть воинов, которые большею частью привыкли к ним и были раздражены известием об избиении их сотоварищей. Поэтому они вышли навстречу войску. Случилось так, что в авангарде шли 600 критян, служивших под их начальством при жизни Гиеронима и обязанных Ганнибалу, который захватил их в плен при Тразименском озере вместе с другими римскими вспомогательными войсками и отпустил. Узнав их по знаменам и оружию, Гиппократ и Эпикид простирали к ним ветви маслины и другие знаки, которыми пользуются просящие пощады, умоляя принять их в свои ряды, защитить и не выдавать сиракузцам, которые и их самих, критян, не замедлят выдать на избиение римскому народу.
31. Действительно, все критяне закричали им: «Мужайтесь: мы разделим с вами всякую участь!» Во время этих переговоров знаменосцы стали, и войско приостановилось, а вожди еще не знали причины остановки. Когда пронесся слух, что Гиппократ и Эпикид здесь, и по всему войску раздался несомненный крик радости по поводу их прибытия, преторы, пришпорив коней, тотчас поскакали к передним рядам. Спрашивая критян, что это за манера и что за своеволие с их стороны вступать в разговоры с врагами и без разрешения преторов принимать их в свои ряды, они приказали схватить Гиппократа и заковать его. Услышав это приказание, подняли крик сначала критяне, а затем его подхватили и другие воины, так что преторам стало ясно, что при дальнейшей их настойчивости им самим придется опасаться за себя. Озабоченные этим и не зная, что делать, преторы приказали войску возвратиться назад в Мегары, а в Сиракузы отправили вестников известить о положении дел.
Пользуясь всеобщей склонностью верить всему подозрительному, Гиппократ прибегнул к обману: он послал нескольких критян засесть на дороге и затем прочитал воинам им самим сочиненное, но будто бы перехваченное письмо: «Сиракузские преторы консулу Марцеллу». После обычного приветствия было сказано в письме, что он поступил хорошо и правильно, не пощадив никого в Леонтинах. Но все-де наемные войска одинаково виновны, и Сиракузы только тогда будут пользоваться покоем, когда ни в городе, ни в войске не будет ни одного воина из иноземных вспомогательных войск. Поэтому ему следует постараться овладеть всеми теми, которые с сиракузскими преторами стоят лагерем у Мегар, и, казнив их, освободить наконец от них Сиракузы. Когда прочитано было это письмо, воины устремились к оружию с таким криком, что преторы в ужасе, среди волнения, ускакали в Сиракузы. Но и бегство их не прекратило волнения; напротив, сиракузские воины подверглись нападению, и ни один из них не остался бы в живых, если бы Гиппократ и Эпикид не воспротивились раздражению толпы – не из сострадания или человеколюбия, но чтобы не лишить себя надежды на возвращение и иметь в лице их и верных воинов, и заложников; наконец, чтобы расположить к себе и их родственников и друзей, во-первых, оказав им такую услугу, а во-вторых, имея в своих руках такой залог. Зная по опыту, какие неосновательные и ничтожные поводы могут произвести волнение среди толпы, они побудили одного из тех воинов, который был в Леонтинах во время осады, явиться в Сиракузы с известием, согласным с теми ложными слухами, которые принесены были войску при Миле, и, выставляя себя очевидцем и выдавая сомнительное за действительное, разжечь гнев народа.
