32. Гонец не только заслужил доверие народа, но произвел впечатление и на сенаторов, когда введен был в курию. Некоторые серьезные люди громко говорили, что, к великому счастью, обнаружилась алчность и жестокость римлян в Леонтинах. Так же или еще хуже поступили бы они, если бы вступили в Сиракузы, так как тут их алчность нашла бы себе еще большее удовлетворение. Поэтому все высказались за то, что следует запереть ворота и оберегать город. Но не все граждане опасались и ненавидели одних и тех же лиц: для всего военного сословия и большей части плебеев римское имя было ненавистно; преторы и немногие оптиматы, хотя и были введены в заблуждение ложным известием, но все-таки были осторожнее ввиду более близкого и неминуемого зла. И действительно, Гиппократ и Эпикид стояли уже у Гексапила, и, при посредстве родственников граждан, находившихся в войске, велись переговоры о том, чтобы им отперли ворота и дозволили защищать общий родной город от нападения римлян. Уже одни ворота Гексапила были отперты, и они стали входить в них, как явились преторы и старались действовать властью и угрозами, затем своим авторитетом и наконец, так как ничто не помогало, то, забыв свой сан, они стали умолять не выдавать отечества людям, которые прежде были слугами тирана, а теперь стали совратителями войска. Но возбужденная толпа ничего не слушала, и ворота выламывали одинаково усердно изнутри и снаружи, и, когда они были все разломаны, войско было впущено через весь Гексапил. Преторы вместе с городской молодежью спаслись бегством в Ахрадину. Наемные воины, перебежчики и все царские воины в Сиракузах усилили войско неприятеля. Таким образом и Ахрадина взята была при первом приступе, и были перебиты все преторы, кроме тех, которые среди суматохи спаслись бегством. Ночь положила конец убийствам. На следующий день рабам была объявлена свобода, и узники выпущены из темницы: весь этот сброд выбрал Гиппократа и Эпикида в преторы. Таким образом Сиракузы, для которых на короткое время блеснул луч надежды на свободу, попали опять под гнет прежнего рабства.
33. По получении этого известия римляне двинулись немедленно из Леонтин в Сиракузы. Случилось, что и Аппий отправил послов в гавань на пентере. Отправленная вперед пентера едва успела войти в устье гавани, как была схвачена сиракузцами; послы с трудом спаслись бегством. Таким образом были уже попраны права священные не только в мирное время, но и в военное, так как римское войско расположилось лагерем на расстоянии тысячи пятьсот шагов от города у Олимпия, храма Юпитера. Решено было и отсюда отправить послов; чтобы они не вошли в город, Гиппократ и Эпикид со своей свитой вышли им навстречу за ворота. Римский посол заявил, что он принес сиракузцам от имени римлян не войну, но помощь и защиту как тем, которые нашли у них спасение от резни, так и тем, которые в ужасе терпели рабство, более позорное, чем изгнание и даже смерть. И римлянеде не оставят позорного избиения своих союзников безнаказанным. Поэтому войны не будет, если те, которые бежали к ним, получат возможность возвратиться в отечество; зачинщики убийства будут выданы; свобода и законы возвращены сиракузцам. В противном случае римляне будут преследовать всякого, кто будет тому препятствовать. На это Эпикид сказал, что он ответил бы, если бы они имели поручение к нему; теперь же пусть послы приходят снова тогда, когда власть в Сиракузах будет в руках тех, к кому они пришли. Если римляне вздумают действовать силой, то на деле узнают, что ни одно и то же – штурмовать Леонтины и Сиракузы. С этими словами он оставил послов и запер ворота.
После этого начался штурм Сиракуз одновременно с суши и с моря: с суши со стороны Гексапила, с моря со стороны Ахрадины, стены которой омываются морскими волнами. Так как римляне, взяв Леонтины благодаря панике, возникшей при первом же натиске, надеялись проникнуть с какой-нибудь стороны и в этот обширный и далеко раскинувшийся город, то придвинули к стенам города всевозможные осадные орудия.
34. И это предприятие, начатое с такой энергией, имело бы успех, не случись в то время в Сиракузах одного человека. То был Архимед, отличный наблюдатель неба и звезд, но еще более известный как изобретатель и устроитель военных машин и орудий, при помощи которых он весьма легко уничтожал все то, что сооружали враги с необыкновенным трудом. Городская стена шла по цепи неровных холмов: большая часть ее находилась на высоких и труднодоступных местах, некоторые же части находились в низких местах и были в ровных долинах легкодоступны. Соображаясь с местностью, Архимед укрепил стены всякого рода орудиями. Стену Ахрадины, омываемую, как выше сказано, морем, штурмовал Марцелл 60 пентерами. С одних кораблей стрелки, пращники и даже легковооруженные, копья которых таковы, что не умеющие пользоваться ими не могли бросать их назад, ранили почти всякого, стоявшего на стене. Эти корабли держались вдали от стены, так как для метательных снарядов было известное расстояние. Из прочих пентер было соединено по два корабля, причем внутренние весла убирались, так чтобы корабли приходились борт к борту, и приводились в движение наружными рядами весел, точно один корабль. На них находились башни о нескольких ярусах и другие орудия для разрушения стен. Против таких морских приспособлений Архимед расположил на стенах орудия различного размера. В дальние корабли он пускал камни необыкновенной величины, а ближайшим угрожал более легкими и потому более частыми ударами; наконец, чтобы сиракузские воины могли, сами не подвергаясь ранам, бросать стрелы во врага, Архимед пробил стену снизу доверху частыми отверстиями шириною в один локоть, через которые, оставаясь незамеченными, одни воины поражали врага стрелами, другие – небольшими метательными снарядами. Если некоторые корабли подходили ближе к стене, чтобы быть вне ударов от метательных орудий, то посредством подъемной машины, возвышавшейся над стеною, бросали на нос корабля железный крюк, привязанный к крепкой цепи; с помощью огромного количества свинца крюк вздымался вверх, поднимал нос корабля и становил его на корму, затем вдруг срывался, и корабль, падая точно со стены, к великому ужасу моряков, так ударялся о волны, что если и прямо падал, то зачерпывал массу воды.
Таким образом, осада со стороны моря оказалась безуспешной, и вся надежда сосредоточилась на том, чтобы напасть на город всеми силами с суши. Но и тут стены города также были защищены всякого рода орудиями, устроенными на средства Гиерона и благодаря его многолетним заботам, при помощи необыкновенного искусства Архимеда. Благоприятствовали и условия местности: скалы, на которых лежал фундамент стены, были большею частью настолько отвесны, что не только пущенные орудиями снаряды, но и скатывавшиеся от собственной тяжести камни обрушивались на врага сильным ударом. По той же причине подступить к стене было трудно, а взбираться на нее опасно. Поэтому так как все попытки взять город оказались тщетными, то на военном совете было решено оставить штурм и только осадой не допускать подвоза продовольствия врагу с суши и с моря.
35. Между тем Марцелл отправился приблизительно с третьей частью войска, чтобы снова завладеть городами, отпавшими к карфагенянам во время всеобщего волнения в Сицилии; Гелор и Гербез сдались добровольно, Мегары он взял штурмом, разрушил и разграбил, чтобы напугать прочих сицилийцев, особенно же сиракузцев. Почти в то же время и Гимилькон, стоявший со своим флотом на якоре у мыса Пахин, высадил у Гераклеи Миносовой
[849] 25 000 пехотинцев, 3000 всадников и 12 слонов. Это войско никоим образом не может быть сравниваемо с тем ничтожным войском, с которым он стоял у Пахина. Но после взятия Сиракуз Гиппократом он направился в Карфаген и там, благодаря поддержке и со стороны послов Гиппократа, и письму Ганнибала (который утверждал, что настало время снова завоевать Сицилию с великою славою), а равно благодаря собственному влиянию и присутствию, он добился того, чтобы переправлено было в Сицилию возможно большее пешее и конное войско. Тотчас по прибытии Гимилькон взял Гераклею, а через несколько дней и Агригент. Прочие общины, бывшие на стороне карфагенян, до такой степени воспламенились надеждой изгнать римлян из Сицилии, что наконец и осажденные сиракузцы подняли головы. Полагая, что и части их войска вполне достаточно для защиты города, они распределили между собою обязанности во время войны таким образом, что Эпикид должен был охранять город, а Гиппократ, соединившись с Гимильконом, вести войну против римского консула. Гиппократ отправился ночью с 10 000 пехотинцев и 500 всадников через места, не занятые караулами, и стал располагаться лагерем вблизи Акрилл. В то время как он укреплял лагерь, явился Марцелл: он возвращался из Агригента, уже занятого карфагенянами, куда он спешил, чтобы предупредить неприятеля, но напрасно. В это время и в этом месте он менее всего ожидал встретить сиракузское войско; однако из опасения перед Гимильконом и пунийцами, с которыми он никак не мог равняться своими войсками, он шел к Сиракузам, соблюдая величайшую осторожность и держа войско готовым ко всяким случайностям.
