17. Некоторые настаивают на том, что Гракх погиб на беневентском поле близ реки Калор; он будто бы с ликторами и тремя рабами отошел для купания вперед от лагеря и так как случайным образом среди росшего на берегу ивняка скрывались враги, то голый и безоружный и был убит ими, защищаясь камнями, которые несет течение реки. Иные пишут, что он, по совету гаруспиков, отошел на пятьсот шагов вперед от лагеря, чтобы на неоскверненном месте предотвратить искупительными жертвами упомянутые выше знамения, и был окружен двумя отрядами случайно засевших там нумидийцев. До такой степени неточны сведения о месте и смерти такого славного и замечательного мужа. Также разноречиво предание о погребении Гракха. Одни передают, что его погребли свои в римском лагере, другие (и это предание более распространено) – что Ганнибал. При входе в пунийский лагерь выстроили костер и вооруженное войско прошло вокруг него церемониальным маршем; испанцы сопровождали марш плясками и обычными у каждого народа потрясанием оружия и телодвижениями, между тем как сам Ганнибал справил похороны со всевозможными почестями, выражая их и действием, и словами. Это передают те, которые утверждают, что дело произошло в Лукании; если же верить рассказу тех, которые упоминают об убиении Гракха при реке Калор, то враги овладели только головой его. По доставлении ее к Ганнибалу последний тотчас же отправил Карфалона отнести ее в римский лагерь к квестору Гаю Корнелию. Квестор устроил в лагере похороны при общем участии войска и граждан Беневента.
18. Вступив в Кампанскую область, консулы повсюду производили опустошения, но вылазка горожан и Магона с конницей нагнала на них страх: в тревоге они призвали к знаменам разбредшихся повсюду воинов и едва только успели построить войско, как были разбиты и потеряли более 1500 человек. Оттого у народа, гордого по своим врожденным качествам, неустрашимость возросла до громадных размеров, и они начали задирать римлян частыми стычками. Но одно необдуманно и неосмотрительно данное сражение заставило консулов с большим вниманием относиться к мерам предосторожности. Впрочем, одно незначительное само по себе обстоятельство возвратило им бодрость духа и уменьшило смелость врагов. А в войне всякое, самое маловажное, обстоятельство иногда может иметь решающее значение. У римлянина Тита Квинкция Криспина был знакомый кампанец Бадий, связанный с ним самыми близкими приятельскими отношениями.
Связь эта окрепла, так как, перед отпадением Кампании, в Риме у Криспина за больным Бадием ухаживали с искренним радушием. Этот-то Бадий вышел тогда вперед стоявших перед воротами караулов и приказал позвать Криспина. Извещенный об этом, Криспин подумал, что тот, в силу сохранившегося даже при разрыве политических связей воспоминания о правах частной дружбы, добивается дружелюбно приятельской беседы, и поэтому подвинулся немного вперед от остальных. Когда они были в виду друг друга, Бадий сказал: «Я вызываю тебя, Криспин, на бой; сядем на коней и, устранив других, решим, кто из нас лучше на войне». На это Криспин отвечал, что и у него, и у Бадия достаточно врагов, на которых они могут показать доблесть. Если даже в открытом бою он, Криспин, встретится с ним, Бадием, то уклонится от боя, чтобы не осквернить руки убийством приятеля; и, обернувшись, пошел обратно. И вот тогда-то кампанец с большой самонадеянностью стал упрекать неповинного римлянина в слабости и трусости и осыпать ругательствами, которых заслуживал сам, называя его гостеприимным неприятелем, показывающим вид, что он щадит того, с кем по собственному сознанию не может равняться. Если-де он думает, что прекращение политических отношений не уничтожило вместе с тем и частных обязательств, то он, кампанец Бадий, открыто, в присутствии двух войск отказывается от гостеприимных отношений с римлянином Титом Квинктием Криспином. У него, Бадия, его политического врага, нет никакого единения и общения с врагом, явившимся осаждать его отечество и общественных и частных пенатов. Если он настоящий муж, то пусть выходит на бой. Долго медлил Криспин, но товарищи по отряду побудили его не позволять безнаказанно издеваться над собой кампанцу. Итак, Криспин не заставил себя долго ждать: он только спросил разрешения у главнокомандующих, позволят ли ему сразиться вне строя с вызывавшим его врагом, и, с их дозволения взяв оружие, вскочил на коня и вызвал Бадия на бой, называя его по имени. Кампанец не замедлил явиться. Они съехались, направляя друг против друга коней. Криспин пронзил копьем Бадия в левое плечо выше щита. Когда тот, раненый, упал, Криспин соскочил с лошади, чтобы спешившись добить лежачего. Но Бадий, прежде чем враг успел придавить его, бросил щит и коня и убежал к своим. Криспин, украшенный доспехами, с гордостью указывал на коня, взятое оружие и окровавленное копье свое; воины, осыпая его похвалами и поздравлениями, отвели к консулам; там он получил блестящую похвалу и был щедро одарен.
19. Из Беневентской области Ганнибал двинулся к Капуе. Спустя три дня после прихода он вывел войско в бой. Так как у кампанцев за несколько дней перед тем, в его отсутствие, было удачное сражение, то он ничуть не сомневался, что римляне еще менее могут устоять против него и его войска, выказывавшего себя так часто победоносным. Но в начале сражения римские воины страдали главным образом от натиска конницы, так как их засыпали дротиками. Это продолжалось до тех пор, пока не дали сигнала коннице броситься на врага. Таким образом, происходил конный бой, как вдруг вдали показалось войско Семпрония, под командой квестора Гая Корнелия. Оно внушило обеим сторонам одинаковые опасения, не приближается ли новый враг. Как будто по взаимному соглашению, с обеих сторон дали сигнал к отступлению. Войска были отведены обратно в лагерь и разошлись, почти не решив битвы. Однако со стороны римлян, при первом натиске конницы, пало большее число. Затем, чтобы заставить Ганнибала удалиться от Капуи, консулы на следующую ночь разошлись в разные стороны: Фульвий ушел в Куманскую область, а Клавдий – в Луканию. Когда на следующий день известили Ганнибала, что римский лагерь пуст, и консулы ушли в разные стороны по двум направлениям, он сперва не знал, кого из них преследовать; затем решил догонять Аппия. Тот, поводив врага там, где хотел, другим путем возвратился к Капуе.
В той местности Ганнибалу представился другой случай к удачным действиям. Среди центурионов первого манипула был центурион Марк Центений, по прозванию Пенула, выдававшийся своим ростом и отвагой. Этот Пенула по окончании срока военной службы, при посредстве претора Публия Корнелия Суллы, был введен в сенат и просил сенаторав дать ему 5000 воинов, обещая, как человек, знакомый с врагом по опыту и знающий местность, скоро совершить нечто важное и воспользоваться против изобретателя теми средствами, при помощи которых до сих пор обманывали римских вождей и их войска. Нелепо было обещать, но не менее нелепо было и верить этому, как будто одинаковые знания требуются от искусного воина и главнокомандующего. Вместо 5000 ему дали 8000; одну половину составляли римские граждане, другую – союзники. И сам он на пути собрал из деревень значительное число добровольцев и почти с удвоенным войском прибыл в Луканию, где остановился Ганнибал, без пользы последовавший за Клавдием. Результат не подлежал сомнению, так как дело шло между вождем Ганнибалом – и простым центурионом; между войсками, состарившимися в победах, – и войсками, совершенно новыми, составленными по большей части на скорую руку и полувооруженными. Лишь только войска увидели друг друга, ни та ни другая сторона не уклонилась от битвы, и обе немедленно построились в боевой порядок. Несмотря на полное неравенство сил, сражались более двух часов, так как римское войско оставалось в рядах до тех пор, пока держался вождь. Когда же он подставил себя под удары неприятельских стрел и таким образом пал – не только для поддержания своей прежней хорошей репутации, но и из опасения предстоящего позора, если бы он пережил поражение, навлеченное его безрассудством, – тотчас же римское войско было разбито. Но все дороги были заняты конницей, и потому даже бежать не представлялось возможности; поэтому из такой массы едва спаслась одна тысяча, а остальные погибли в разных местах разного рода смертью.
