29. Все выслушали речь их с полным сочувствием, но решили прежде назначения послов избрать преторов; затем из числа самих преторов отправили к Марцеллу послов. Глава посольства говорил: «И в начале не мы, сиракузцы, изменили вам, но сделал это Гиероним, бесчестный не столько по отношению к вам, сколько по отношению к нам, и после мира, заключенного по убиении тирана, не нарушал ни один житель Сиракуз, а расстроили его прислужники царя Гиппократ и Эпикид, угнетавшие нас частью страхом, частью обманом. И никто не может сказать, чтобы когда-нибудь периоды нашей свободы не были в то же время и периодами мирных отношений с вами. Во всяком случае теперь, по убиении лиц, державших Сиракузы в тисках, мы тотчас же, как только получили свободу в своих действиях, явились, чтобы передать оружие, сдать себя, город и стены, вполне мирясь с участью, которую вы даруете нам. Боги даровали тебе, Марцелл, славу взятия знаменитейшего и красивейшего из греческих городов. Все достопамятные подвиги, совершенные нами на суше и на море, увеличивают славу твоего триумфа. Неужели ты хочешь, чтобы сохранилось только предание, какой великий город взят тобой, а чтобы потомки не видели и самого города, который будет указывать каждому, прибывшему в него сухим путем и морем, то на трофеи наших побед над афинянами и карфагенянами, то на трофеи твоих побед над нами? Разве ты не передашь Сиракузы своей фамилии, чтобы хранить их в целости под покровительством и защитой имени Марцеллов? Память о Гиерониме не должна иметь в ваших глазах большого значения, чем воспоминание о Гиероне: последний гораздо более был другом, чем первый врагом вашим, и благодеяния второго вы испытали и на деле, а безумие первого послужило только к его собственной гибели».
Рямляне готовы были удовлетворить всем просьбам, и с этой стороны жители Сиракуз были обеспечены; более грозили войной и опасностью распри между ними самими. Дело в том, что перебежчики, думая, что их отдают на произвол римлянам, внушили подобного рода опасение и вспомогательным наемным войскам; поэтому, схватив оружие, они убили сперва преторов, затем разбежались для избиения сиракузцев, в гневе умерщвляли всех встречных и разграбили все, что попадало им под руку; после того, чтобы не оставаться без вождей, они избрали шесть начальников – по три человека для управления Ахрадиной и Насосом. Наконец мятеж стих. Когда мятежники путем расспросов о переговорах с римлянами подробнее вникли в дело, им начало уясняться настоящее положение вещей, что иное дело они, иное – перебежчики.
30. Как раз кстати от Марцелла возвратились послы. Они утверждали, что наемников взволновало ложное подозрение и что у римлян нет никакой причины требовать их наказания. Один из трех ахрадинских начальников был испанец Мерик. К нему из среды посольской свиты нарочито подослали одного из воинов вспомогательных испанских войск. Последний встретился с Мериком без свидетелей и прежде всего изложил ему, в каком положении оставил Испанию (он незадолго перед тем прибыл оттуда), говоря, что все там подчинено римскому оружию. Хочет ли он служить в рядах римлян или возвратиться на родину – в том и другом случае он может, если это имеет цену в его глазах, стать во главе своих земляков. Напротив, если он продолжает предпочитать осадное положение, то на что он надеется, будучи заперт с моря и с суши?
Эти слова подействовали на Мерика, и когда было решено отправить послов к Марцеллу, то в числе их он посылает своего брата. Последнего тот же испанец провел к Марцеллу отдельно от других; заручившись честным словом и условившись о порядке действий, он возвратился в Ахрадину. Тогда Мерик, чтобы отклонить внимание всех от подозрения в измене, говорит, что он против хождения послов взад и вперед, что не следует никого принимать и отправлять и что, для более внимательного наблюдения за стражей, начальникам необходимо распределить между собой удобные пункты, чтобы каждому быть ответственным за охрану своей части. Все с этим согласились. При распределении частей ему самому досталась местность от источника Аретузы
[878] до входа в большую гавань. Об этом он известил римлян. Поэтому Марцелл приказал ночью привести к Ахрадине на буксире транспортное судно, наполненное вооруженными людьми, и высадить воинов против ворот, находившихся близ источника Аретузы. Это было исполнено в четвертую стражу. Мерик, по предварительному условию, впустил высадившихся воинов в ворота. Затем на рассвете Марцелл напал со всеми войсками на ахрадинские стены, так что не только обратил на себя нападение занимавших Ахрадину, но даже со стороны Насоса покидали свои посты и сбегались вооруженные отряды, чтобы сдержать стремительный натиск римлян. Во время этой суматохи легкие суда, уже заранее снаряженные и подошедшие кружным путем к Насосу, высаживают вооруженных, которые неожиданно напали на полукомплектные посты и открытые половинки ворот, через которые незадолго перед тем выбежали вооруженные; после небольшой схватки они взяли Насос, покинутый вследствие тревожного бегства стражи. Слабее всего оборонялись и выказали стойкость перебежчики, так как они, не вполне доверяя даже своим, бежали в разгар сражения. Узнав, что Насос взят, одна часть Ахрадины занята и Мерик присоединился со своим гарнизоном, Марцелл тотчас же дал сигнал к отступлению, чтобы не подверглись разграблению царские богатства, молва о которых превышала действительность.
31. Когда натиск воинов был остановлен и находившимся в Ахрадине перебежчикам дано время и место для бегства, наконец-то сиракузцы, свободные от страха, отперли ахрадинские ворота и отправили к Марцеллу послов, прося только оставить жизнь им и их детям. Марцелл созвал военный совет, пригласил на него также сиракузцев, которые были прогнаны во время восстаний с места их постоянного жительства и находились среди римских гарнизонов, и отвечал, что в течение немногих последних лет лица, распоряжавшиеся в Сиракузах, причинили римскому народу столько же зла, сколько за пятьдесят лет Гиерон сделал добра. Но большая часть этих неприятностей обрушилась на тех, на кого и следовало: они сами наказали себя за нарушение союзных договоров суровее, чем желал римский народ. По крайней мере, он, Марцелл, третий год осаждает Сиракузы, но не с целью поработить римскому народу это государство, а для того, чтобы вожди перебежчиков и наемников не держали его в плену и угнетении. Как могли поступить сиракузцы, видно хотя бы из примера тех из них, которые были в римских гарнизонах, или из примера испанского вождя Мерика, передавшего свой гарнизон, или, наконец, из решения самих жителей Сиракуз, правда позднего, но зато энергичного. То, что он мог взять Сиракузы, вовсе уже не такой громадный успех после всех трудов и опасностей, которым так долго пришлось подвергаться на суше и на море около сиракузских стен. Затем он отправил квестора с гарнизоном для занятия Насоса и для приема и охраны царской казны; Ахрадину отдал на разграбление воинам, разместив караулы по домам лиц, бывших в римских гарнизонах. Передают, что когда при той сильной суматохе, какую только могла вызвать распространившаяся во взятом городе паника, воины разбежались, производя грабеж, то много было явлено отвратительных примеров злобы и алчности; в это же время один воин убил Архимеда, занятого черчением на песке геометрических фигур, не зная, кто он. Марцелл, говорят, был этим огорчен, озаботился погребением убитого, разыскал даже родственников Архимеда, и имя его и память о нем доставили последним уважение и безопасность.
