Таким-то именно образом были взяты Сиракузы. В этом городе оказалось столько добычи, сколько едва ли было бы тогда в Карфагене, хотя в происходившей борьбе он был равен по силам Риму.
За несколько дней до взятия Сиракуз Тит Отацилий переплыл с восемьюдесятью пентерами из Лилибея в Утику. Войдя до рассвета в гавань, он захватил нагруженные хлебом транспортные суда, вторгся затем в страну, опустошил некоторую часть окружающих Утику полей и угнал к кораблям всякого рода добычу. На третий день после отъезда он возвратился в Лилибей со ста тридцатью транспортными судами, нагруженными хлебом и добычей. Хлеб этот тотчас же был отослан в Сиракузы, и если бы он не подоспел туда так вовремя, то губительный голод угрожал одинаково победителям и побежденным.
32. Тем же летом в Испании, когда почти в течение двух лет не произошло ничего, особенно заслуживающего упоминания, и война велась более путем интриг
[879], чем оружием, римские главнокомандующие вышли из своих зимних квартир и соединили свои войска. Там был созван военный совет, и мнения всех сошлись в одном, что пора уже озаботиться окончанием войны в Испании, так как до тех пор заняты были только тем, чтобы задержать стремившегося в Италию Газдрубала. Они полагали, что для этого прибавилось достаточно сил, именно – призванные в ту зиму к оружию 20 000 кельтиберов. У врагов было три армии. Газдрубал, сын Гисгона, и Магон стояли соединенным лагерем почти на расстоянии пятидневного пути от римлян. Ближе находился Газдрубал, сын Гамилькара, давнишний главнокомандующий в Испании; его войско стояло у города по имени Амторгиса. Римские вожди хотели прежде разгромить его; они надеялись, что сил на это у них довольно и предовольно. Оставалась только одна забота, как бы другой Газдрубал и Магон, напуганные его поражением, не отступили в непроходимые ущелья и горы и тем не затянули войны. Поэтому они сочли за лучшее разделить войска на две части и одновременно вести войну во всей Испании. Разделили же войска они так, что две части римских и союзных войск повел против Магона и Газдрубала Публий Корнелий, а Гней Корнелий с третьей частью второго войска, присоединив кельтиберов, вел войну с Газдрубалом Баркидским. Оба вождя с их войсками, имея впереди кельтиберов, направились вместе и расположились лагерем при городе Амторгисе, в виду врагов, которых отделяла только река. Гней Сципион остановился там с указанными выше войсками, Публий же отправился к назначенному для него месту военных действий.
33. Газдрубал заметил, что в лагере находится незначительная часть римского войска и что вся его надежда на вспомогательные войска кельтиберов. Он был хорошо знаком со всевозможными родами вероломства, обычными у варваров и особенно у тех народов, в стране которых он в течение стольких лет служил; пользуясь легкостью устных сношений, так как оба лагеря были переполнены испанцами, он путем тайных переговоров условился с предводителями кельтиберов за большую плату, чтобы они увели оттуда свои войска. Поступок этот не представлялся ужасным: ведь дело шло не о том, чтобы они обратили оружие против римлян, а им предлагали только за устранение от участия в войне такую плату, какой было достаточно даже за ведение самой войны. Да и вообще были приятны как сам отдых, так и возвращение домой и удовольствие свидеться с близкими лицами в родной обстановке. Поэтому толпу было так же легко убедить, как и вождей. Вместе с тем, у них не было даже опасения, что римляне при такой их малочисленности удержат их силой. Имея перед собой, как действительно поучительный образец, примеры подобного рода, римские полководцы должны будут всегда соблюдать осторожность в доверии к иноземным вспомогательным войскам и иметь в лагере большее число своих собственных отборных сил. Вдруг кельтиберы подняли знамена и ушли. На вопросы римлян о причине этого и на их убедительные просьбы остаться они отвечали только, что их отзывает междоусобная война. После того как союзников нельзя было удержать ни просьбами, ни силой, Сципион понял, что без них он не может ни равняться с врагом, ни снова соединиться с братом, а другого какого-либо полезного плана не было, и потому он решил, по возможности, отступать назад, сосредоточив все свои заботы на том, чтобы не пришлось сразиться на ровном месте с врагом, который переправился через реку и шел чуть ли не по следам отступающих.
34. В те самые дни одинаковый страх угнетал Публия Сципиона, но ему грозила большая опасность со стороны нового врага. То был Масинисса, молодой человек, в то время союзник карфагенян, тот, которого потом дружба с Римом прославила и сделала могущественным. Этот Масинисса с нумидийской конницей встретил тогда приближавшегося Сципиона и затем неусыпно дни и ночи тревожил его неприязненными нападениями, так что не только перехватывал воинов, бродивших вдали от лагеря и зашедших вперед для добывания дров и корма для скота, но даже стремительно подъезжал к самому лагерю, часто врывался в линю караульных постов и везде производил сильную тревогу. По ночам так же часто внезапные набеги причиняли смятение в воротах и на валу; ежеминутно во всех пунктах римляне находились в страхе и беспокойстве; они были загнаны внутрь вала и лишились возможности пользоваться всем необходимым. Так как это почти походило на настоящую осаду и так как было очевидно, что положение будет еще стеснительнее, в случае соединения с пунийцами Индибилиса, шедшего, по слухам, с 7500 свессетанов на помощь, то осторожный и предусмотрительный Сципион, в силу требований необходимости, решается на безрассудный замысел – выйти ночью навстречу Индибилису и, в каком бы месте ни повстречался с ним, завязать сражение. Итак, оставив в лагере незначительный гарнизон под командой своего легата Тиберия Фонтея, он отправился в полночь и вступил в рукопашный бой с встретившимися врагами. Сражались скорее на ходу, чем в правильном боевом порядке; однако римляне одерживали верх, насколько это было возможно в беспорядочной битве. Но вдруг нумидийская конница, которую римский полководец считал введенной в обман, окружила римлян с флангов и навела на них большой ужас. Когда завязался новый бой с нумидийцами, появился, кроме того, третий враг – пунийские вожди, напавшие с тылу уже во время боя. И вот римлянам приходилось сражаться на два фронта; они не знали, на какого, главным образом, врага кинуться и в какую сторону плотной массой сделать вылазку. Главнокомандующий, сражаясь, ободряя воинов и являясь туда, где требовалось большее напряжение сил, был поражен в правый бок копьем. В это время сплоченные ряды врагов, которые сделали нападение на густо сомкнувшихся около своего вождя римлян, увидя, что Сципион бездыханным падает с коня, от радости живо разбегаются по всему войску и извещают о гибели римского главнокомандующего. Весть эта разнеслась повсюду, и результатом ее было то, что враги несомненно держали себя как победители, а римляне – как побежденные. Тотчас же вслед за потерей вождя началось бегство из строя. Но хотя и нетрудно было римлянам пробиться среди нумидийцев и других легковооруженных вспомогательных войск, однако они едва могли ускользать от такой массы конницы и пехоты, равнявшейся по быстроте с конями. Во время бегства изрубили едва ли не больше римлян, чем в самом сражении, и не осталось бы в живых ни одного человека, если бы не помешала ночь, так как день уже склонялся к вечеру.
