32. Другой консул предложил на обсуждение сенаторов просьбы сицилийцев. Здесь после долгих разногласий во мнениях большинство сената с Титом Манлием Торкватом, подавшим первым нижеприведенное мнение, высказались в том смысле, что войну должно было вести с тиранами, врагами как сиракузцев, так и римского народа, принять сдачу города, а не брать его штурмом; приняв же, обеспечить его благосостояние древними законами и дарованием самоуправления, а не разорять его войной, когда он был истомлен возбуждающим жалость рабством. Погиб назначенный наградою победителю в борьбе между тиранами и римским полководцем прекраснейший и знаменитейший город, бывший некогда житницей и сокровищницей римского народа, который щедростью своей и многими дарами много раз раньше и, наконец, в эту самую войну с пунийцами оказал помощь и прославил Римское государство. Если бы мог восстать из мертвых царь Гиерон, вернейший почитатель римской власти, то какими глазами можно бы было смотреть на него, показывая ему Сиракузы или Рим, раз он увидел бы полуразрушенный и ограбленный свой отечественный город, а при въезде в Рим узрел бы в преддверии его, почти в воротах, добычу, увезенную из его отечества? Хотя и это и другое в том же роде говорили с целью возбудить ненависть против консула и сострадание к сицилийцам, однако сенаторы дали более мягкое заключение, именно: действия Марка Марцелла, совершенные им во время войны и в качестве победителя, следует одобрить; положение же сиракузцев на будущее время будет составлять предмет заботы сената, и консулу Левину будет поручено принять меры к охране имущественных интересов граждан этого города, насколько это можно сделать без ущерба для государства. Двое сенаторов были посланы на Капитолий к Марцеллу с приказанием ему вернуться в курию и, когда были введены в нее сицилийцы, прочли сенатское постановление; к послам обратились с благосклонными словами, и, когда отпустили их, они бросились на колени перед консулом Марцеллом, горячо умоляя его простить их за то, что они сказали, чтобы излить свое горе и облегчить свое несчастье, и принять их и город Сиракузы под свою защиту и покровительство. Консул, обещая это, обратился к ним с милостивой речью и отпустил их.
33. Затем дана была аудиенция в сенате кампанцам, речи которых были жалостнее, а дело хуже. Ибо они не могли утверждать, что понесли наказание незаслуженно, и не было у них тиранов, на которых можно было бы свалить свою вину. Но они полагали, что понесли достаточное наказание, после того как столько их сенаторов погибли от яда и столько были обезглавлены. Осталось немного знатных лиц, которых не заставила предпринять относительно себя какое-либо суровое решение их собственная совесть и не присудил к казни гнев победителя. Поэтому они умоляют римских граждан, из которых многие связаны с ними свойством и даже близким родством, основанным на древних брачных союзах, дать свободу им и их близким вместе с известной частью имущества.
Когда они были удалены из курии, явилось на некоторое время колебание, не должно ли вызвать из Капуи Квинта Фульвия – ибо консул Клавдий после ее взятия умер, – чтобы разбирать дело в личном присутствии полководца, который вел военные действия, подобно тому как происходило разбирательство дела между Марцеллом и сицилийцами. Но затем, когда увидели в сенате Марка Атилия, Гая Фульвия, брата Флакка, легатов Фульвия и Квинта Минуция с Луцием Ветурием Филоном, также легатов Клавдия, которые участвовали во всех военных действиях, решили не вызывать из-под Капуи Фульвия и не откладывать дела кампанцев. Марк Атилий Регул, пользовавшийся наибольшим влиянием из лиц, бывших под Капуей, когда спросили его мнение, сказал: «Сидетельствую, что, когда по взятии Капуи разбиралось дело о том, не оказал ли кто из кампанцев услуги нашему государству, я присутствовал на совещании консулов. Таковыми оказались две женщины: Вестия Оппия из Ателл, проживавшая в Капуе, и Пакула Клувия, промышлявшая некогда своим телом. Первая ежедневно приносила жертвы за благосостояние и победу римского народа, вторая же тайно доставляла пищу находившимся в нужде пленникам; а все прочие кампанцы были настроены против нас так же, как и карфагеняне; и Квинт Фульвий обезглавил скорее выдававшихся среди других своим положением, чем виновностью. Я не нахожу возможным разбирать дело кампанцев, римских граждан, в сенате без одобрения народа; точно также поступили и наши предки по отношению к сатриканцам, когда те отпали, решив, чтобы народный трибун Марк Антистий внес предварительно предложение к народу, а тот постановил, чтобы сенат имел право дать свое решение о сатриканцах. Поэтому я думаю, что следует вступить в соглашение с народными трибунами, чтобы один или несколько из них внесли предложение к народу, основываясь на котором мы имели бы право постановить свое решение по делу кампанцев». Народный трибун Луций Атилий по постановлению сената внес предложение к народу в следующих словах: «Спрашиваю вас, квириты, как вы желаете поступить со всем тем, что касается всех кампанцев, ателланцев, калатийцев и сабатинцев, которые сдались проконсулу Квинту Фульвию на волю и усмотрение римского народа, а также тех, с кем вместе они сдались, и того, что они выдали вместе с собою, землю ли, город ли, то, что составляло собственность богов и людей, утварь или что другое». Народ дал такое решение: «Мы желаем и повелеваем то, что решит сенат, большинством присутствующих лиц под клятвою!»
34. На основании этого народного решения сенат по совещании прежде всего возвратил Оппии и Клувии их имущество и свободу; если же они желают добиваться у сената каких-либо других наград, приказано было им прийти в Рим. Для каждой кампанской семьи в отдельности сделаны были постановления; все их перечислять не стоит труда. Решили, что дóлжно конфисковать имущество одних, самих же их с женами и детьми продать в рабство, кроме дочерей, вышедших замуж ранее, чем перейти под власть римского народа; других дóлжно заключить в темницы, и позже постановить о них решение; для третьего рода кампанцев приняли во внимание также разницу в стоимости их имущества, чтобы решить, конфисковать ли его или нет. Постановлено было возвратить владельцам захваченный на войне скот, кроме лошадей, рабов, кроме взрослых мужеского пола, и все движимое имущество. Всем же кампанцам, ателланцам, калатийцам и сабатинцам, исключая тех из них, которые или сами, или их родители находились у врагов, решили дать свободу с тем условием, чтобы никто из них не был римским или латинским гражданином и чтобы никто из находившихся в Капуе, пока были заперты ее ворота, не оставался долее назначенного срока ни в городе, ни в его окрестностях; место же для их поселения дать по ту сторону Тибра, но не прилегающее к нему. Тех, кто в продолжение войны не жил ни в Капуе, ни в отпавшем от римского народа кампанском городе, решили переселить по сю сторону реки Лирис, по направлению к Риму; тех же, которые перешли на сторону римлян, прежде чем Ганнибал прибыл к Капую, переселить по сю сторону Волтурна, с тем чтобы никто из них не имел ни поля, ни жилища ближе пятнадцати тысяч шагов от моря. Относительно тех из них, кто был переселен за Тибр, постановили, чтобы ни сами они, ни их потомки не приобретали себе и не владели земельной собственностью в каком-либо месте, кроме области Вейской, Сутринской и Непетской, лишь бы только размер поля ни у кого не превышал пятидесяти югеров. Имущество всех сенаторов и лиц, занимавших государственные должности в Капуе, Ателле и Калатии, определено было распродать в Капуе; свободных же людей, назначенных в продажу, послать в Рим и там продать. Что же касается изображений и медных статуй, которые, как говорили, были взяты у врагов, то предоставили коллегии понтификов решить, какие из них были священными и какие несвященными. Затем кампанцев отпустили, и вследствие этих постановлений они были в гораздо боле печальном настроении, чем с каким они прибыли в Рим. И они уже жаловались не на свирепство Квинта Фульвия, а на несправедливость богов и на свою проклятую участь.
