Но вышло совсем иное. Ибо прежнее расположение к Муттину еще более увеличила ненависть к нему Ганнона, и Муттин не снес незаслуженной обиды и немедленно тайно послал к Левину вестников для переговоров относительно передачи Агригента. Когда они уверили римлян и условились относительно способа выполнения этого плана, нумидийцы заняли ворота, ведущие к морю, прогнав оттуда или перебив стражей их, и впустили в город римлян, посланных для этой самой цели. И когда римляне уже шли в боевом порядке в центр города и на форум, производя большое смятение, Ганнон, считая это не чем иным, как шумом и мятежом, затеянными нумидийцами, что случалось и раньше, выступил для подавления возмущения. Но когда Ганнон издали увидел толпу, превышавшую по численности нумидийцев, и до ушей его доходил прекрасно знакомый ему крик римлян, он обратился в бегство, прежде чем дойти до них на расстояние полета дротика. Выпущенный через ворота на противоположной стороне, он, взяв себе в спутники Эпикида с небольшим отрядом, достиг моря; они нашли как раз кстати небольшое судно и, предоставив врагам Сицилию, из-за которой столько лет вели борьбу, переправились в Африку. Остальная же толпа пунийцев и сицилийцев, даже не попытавшись сопротивляться, была перебита около ворот, в то время как слепо стремилась в бегство, а выходы были заперты.
Заняв город, Левин казнил тех, которые были главными лицами в Агригенте, предварительно наказав их розгами, прочих же жителей и добычу продал, а все деньги отослал в Рим.
Когда прошел по Сицилии слух о погроме агригентинцев, все внезапно склонилось на сторону римлян. В короткое время было изменнически передано им двадцать городов, шесть было взято штурмом, до сорока перешло под власть их благодаря добровольной сдаче. Воздав правителям этих городов сообразно с заслугами каждого награды и наказания и принудив сицилийцев сложить наконец оружие и обратиться к возделыванию полей, Левин – для того чтобы остров был плодоносным не только для пропитания его жителей, но и понижал цену на хлеб для Рима и Италии, что он делал часто при многих обстоятельствах – приказал перевезти в Италию из Агафирны беспорядочную толпу народа. Тут были 4000 человек, составлявших смесь всякого сброда, – большинство ссыльные, должники и совершившие уголовные преступления, в то время как жили в своих городах под покровительством законов, а с тех пор как одинаковая участь по разным причинам собрала их вместе в Агафирну, поддерживали свое существование разбоями и грабежами. Левин, с одной стороны, не счел достаточно безопасным оставить на острове этот, так сказать, горючий материал, в то время, когда начинал укрепляться недавно заключенный мир; с другой стороны, они могли быть полезны регийцам, которые искали шайку людей, привыкших к грабежам, для опустошения области бруттийцев. И насколько это касается Сицилии, война в ней была в тот год закончена.
41. В Испании с началом весны Публий Сципион, спустив в море корабли и вызвав эдиктом в Тарракон вспомогательные войска союзников, отдал приказание флоту и транспортным судам плыть отсюда в устье реки Ибер. Приказав собраться сюда же со своих зимних квартир легионам, сам он с 5000 союзников отправился от Тарракона к войску. Прибыв туда, он полагал, что следует главным образом обласкать старых воинов, которые уцелели после стольких поражений, а потому созвал собрание и держал на нем такую речь: «Не было еще до меня ни одного нового вождя, который справедливо и по заслугам мог изъявить благодарность своим воинам раньше, чем воспользоваться их службою. Меня же, прежде чем увидеть провинцию или лагерь, уже сделала обязанным вам судьба, во-первых, за то, чтобы с такой преданностью относились к моему отцу и дяде как при жизни, так и по смерти их; затем по той причине, что вы благодаря вашей доблести в неприкосновенности удержали обладание провинцией, утраченной после такого поражения, как для народа римского, так и для меня, преемника прежних вождей. Но так как мы с помощью богов готовимся и имеем в виду уже не то, чтобы удержаться в Испании самим, а чтобы в ней не оставалось пунийцев, не то, чтобы мы, находясь у берега Ибера, удерживали врагов от перехода через него, но чтобы самим переправившись перенести военные действия по ту сторону его, то я опасаюсь, как бы кому из вас не показался этот план слишком смелым сравнительно с памятными вам недавними поражениями и с моим возрастом. В моей душе менее, чем в чьей-либо, могут изгладиться несчастные сражения в Испании, так как там у меня за тридцать дней были убиты отец и дядя; одна смерть в нашей семье непрерывно следовала за другою. Но если мой дух удручает мое почти сиротство в семье и одиночество, то, с другой стороны, ни судьба моего отечества, ни моя храбрость не дозволяют мне отчаиваться в благополучии государства. Судьбою нам некоторым образом уделен тот жребий, чтобы мы во всех великих войнах побеждали после собственных наших поражений.
Не упоминаю о древних примерах: о Порсене, галлах, самнитах. Начну с Пунических войн. Сколько флотов, сколько вождей и армий было потеряно в первую войну! К чему мне упоминать о случившемся в эту войну? При всех наших поражениях я или сам находился, или если где и не был очевидцем, то в одиночестве более всех перечувствовал их тяжесть. Требия, Тразименское озеро, Канны – что иное представляют собою, как не напоминание об избиении армий и римских консулов? Присоединим к этому отпадение Италии, большей части Сицилии, Сардинии! Прибавим сюда доходивший до невероятия страх и ужас, пунийский лагерь, разбитый между Аниеном и стенами Рима, и появление почти в воротах его победителя Ганнибала! При таких ударах судьбы стояла одна нетронутой и непоколебимой доблесть римского народа. Она воздвигла и подняла все лежавшее в прахе. Вы, воины, прежде всех, под личным предводительством и главным начальством моего отца, оказали сопротивление Газдрубалу, когда он после поражения при Каннах шел к Альпам и Италии; если бы он соединился со своим братом, то не оставалось бы уже имени римского народа. И эти удачные действия подкрепили нас в перечисленных неудачах. Теперь же милостью богов все военные действия в Италии и Сицилии ведутся благополучно, счастливо, со дня на день отраднее и лучше. В Сицилии взяты Сиракузы и Агригент; враги изгнаны со всего острова, и возвращенная назад провинция находится во власти римского народа. В Италии мы снова завладели Арпами и взяли Капую. Ганнибал, пройдя весь путь от Рима в паническом бегстве и загнанный в самый дальний угол бруттийских владений, ни о чем уже более не молит богов, кроме того, чтобы ему можно было благополучно отступить и удалиться из вражеской земли. Итак что же, воины, было бы менее приличным, чем теперь, когда там все благополучно и отрадно, падать духом вам, которые, в то время как надвигались одни поражения за другими и сами боги почти стояли на стороне Ганнибала, здесь вместе с моими отцами (да будут они оба ради почета носить одно имя) поддержали падающее счастье римского народа? О, если бы и недавние события также без печали для меня <…>
[911].
Теперь же бессмертные боги, хранители Римского государства, внушившие всем центуриям изъявить свою волю на предоставление мне власти, одновременно через птицегадания и знамения, а также через ночные видения предвещают во всем удачу и счастье. И мой дух, наиболее достоверный для меня пророк до сего времени, возбуждает во мне предчувствие, что Испания – наша и что вскоре все, что носит имя пунийцев, будучи изгнано отсюда, огласит моря и земли вестью о своем позорном бегстве. Что мне предрекает сердце, то же самое не ложно внушает и рассудок. Измученные карфагенянами союзники умоляют через послов о нашей помощи. Трое их вождей, находящихся друг с другом в таких распрях, что они почти действуют один против другого, рассеяли армию по отдаленнейшим странам, раздробив ее на три части. Грозит им та же участь, которая недавно обрушилась на нас. Ибо их, с одной стороны, покидают союзники, как раньше кельтиберы покинули нас, с другой – они разъединили войска, а подобное обстоятельство было причиной гибели для моего отца и дяди. Внутренние раздоры не позволят им слиться воедино, а поодиночке они не будут в состоянии оказывать нам сопротивление. Только вы, воины, будьте благосклонны к имени Сципионов, потомку ваших вождей, как бы побегу от срубленных пней. Ну же, ветераны, переправляйте через Ибер новое войско с новым вождем, ведите его в страны, которые часто вы обходили, совершая много доблестных подвигов. Подобно тому как вы теперь замечаете в моем лице и его выражении, а также в сложении тела сходство с отцом и дядей, так в скором времени вы увидите живой образ их характера, верности и доблести, для того чтобы каждый говорил себе, что ожил или снова родился главнокомандующий Сципион».
