В то время римский народ имел тридцать колоний. Из них двенадцать (посольства всех находились в Риме) объявили консулам, что им неоткуда дать ни воинов, ни денег. То были: Ардея, Непет, Сутрий, Альба, Карсиолы, Сора, Свесса, Цирцеи, Сетия, Калы, Нарния и Интерамна. Пораженные этим необыкновенным обстоятельством, консулы, желая отклонить их от столь ужасного замысла и держась того мнения, что порицанием и упреками они больше достигнут, чем лаской, объявили, что союзники осмелились сказать им то, чего они, консулы, не могут и подумать высказать в сенате, ибо это не уклонение от исполнения обязанностей военной службы, но открытое отпадение от римского народа. Итак, пусть они поспешно возвратятся в свои колонии и, как будто ничего еще не случилось – то были только разговоры, а не самое проявление дерзости, – пусть посоветуются со своими согражданами; пусть напомнят, что они не кампанцы и не тарентинцы, но римляне; от них они произошли и из Рима были посланы в колонии и завоеванные земли для увеличения потомства; чем дети обязаны своим родителям, тем они обязаны римлянам, если только у них есть хотя бы какое-нибудь сознание долга, если есть память о прежней родине. Итак, пусть они снова посоветуются обо всем этом; ибо то, что они теперь так безрассудно замышляют, является изменой Римскому государству, передачею победы Ганнибалу.
Хотя консулы долгое время попеременно произносили подобные речи, все-таки послы оставались непоколебимыми и заявили, что им не о чем сообщить домой, их сенату не о чем новом советоваться, так как нет ни воинов для набора, ни денег на жалованье. Видя их упорство, консулы донесли об этом деле в сенат. Тут сердцами сенаторов овладел такой страх, что весьма многие считали государство погибшим; они полагали, что то же самое сделают другие колонии, то же союзники: все-де согласились предать Рим Ганнибалу.
10. Консулы ободряли и утешали сенат и говорили, что другие колонии останутся верными и будут по-прежнему исполнять свой долг; даже те, которые уклонились от исполнения своих обязанностей, с уважением будут относиться к государству, если только к этим колониям будут посланы посольства, которые сделают им выговор, а не будут прибегать к просьбам. Получив от сената полномочие поступать и действовать так, как они считают полезным для государства, и выведав предварительно о настроении других колоний, консулы призвали послов и спросили их, имеют ли они наготове воинов, согласно договору. От имени восемнадцати колоний Марк Секстилий Фрегеллан ответил, что согласно договору воины готовы и если окажется надобность в большом числе, то они дадут и большее, ревностно исполнят все другие приказания и желания римского народа: для этого-де у них нет недостатка в средствах, а готовность даже в избытке.
Консулы заявили, что, сообразно с заслугами союзников, похвала от них лично, по их мнению, не достаточна, если не выскажут им благодарности в курии все сенаторы, почему и пригласили их следовать за ними в сенат. Сенат приветствовал их самым почетным, насколько то возможно, постановлением и поручил консулам представить их народу и, в числе многих других прекрасных услуг, оказанных им самим и их предкам, также упомянуть и о их недавней заслуге перед Римским государством; даже теперь, после столь многих столетий, не должны оставаться не упомянутыми их имена и не подобает лишать их заслуженной похвалы. То были представители Сигнии, Норбы, Сатикулы, Фрегелл, Луцерии, Венузии, Брундузия, Адрии, Фирма, Аримина и с побережья другого моря – Понтии, Пестума и Кóзы, а из внутренней страны – Беневента, Эзернии, Сполетия, Плацентии и Кремоны. Благодаря поддержке этих колоний устояло тогда государство римского народа, и им была выражена признательность сенатом и народом. О других двенадцати колониях, которые отказались повиноваться, сенат запретил даже упоминать; кроме того, консулам не было разрешено ни отпустить послов, ни удерживать их, ни обращаться к ним с речью. Это наказание, выразившееся в полном молчании, признано было наиболее согласным с достоинством римского народа.
Стараясь заготовить все прочее, что было необходимо для войны, консулы решили вынуть золото, получившееся из пяти процентов взносов
[920], которое сберегалось в неприкосновенном казнохранилище
[921] на случай крайней нужды. Было взято до 4000 фунтов золота; да него было дано по 500 фунтов консулам, проконсулам Марку Марцеллу и Публию Сульпицию и претору Луцию Ветурию, которому по жребию досталась провинция Галлия. Кроме того, консулу Фабию было дано особо 100 фунтов, которые он должен был доставить в тарентинскую крепость; остальное золото было употреблено на поставку с подряда за наличные деньги одежды для войска, сражавшегося в Испании к славе своей и своего вождя.
11. Решено было также до отъезда консулов из Рима предотвратить исполнение чудесных знамений. На Альбанской горе молния ударила в статую Юпитера и в дерево, находившееся недалеко от храма, у Остии – в озеро, в Капуе – в стену и храм Фортуны, в Синуэссе – в стену и ворота; во все эти места ударила молния. Некоторые также утверждали, что вода Альбанского озера имела кровавый цвет. Кроме того, в Риме, внутри храма Счастливого случая
[922], упало само собою с головы на руку этой богини изображение, находившееся на короне; в Приверне, как было достоверно известно, заговорил бык; коршун, в то время как площадь была полна народу, влетел в лавку; в Синуэссе родился сомнительного – между мужчиной и женщиной – пола ребенок, таких обычно простой народ называет андрогинами
[923], так как греческий язык с большею легкостью соединяет слова; далее, шел молочный дождь, и родился ребенок с головой слона. Эти знамения были искуплены принесением в жертву крупных животных, и у всех лож богов было назначено на один день всенародное молебствие и покаянная молитва; было также постановлено, чтобы претор Гай Гостилий обещал и устроил игры в честь Аполлона, как они были обещаны и устроены в течение последних лет.
В эти дни консул Квинт Фульвий председательствовал и в комициях для избрания цензоров. Были избраны в цензоры Марк Корнелий Цетег и Публий Семпроний Тудитан – оба не бывшие еще консулами. С утверждения отцов было сделано предложение плебеям, которые и решили, чтобы эти цензоры отдали в аренду Кампанскую равнину. Выбор сенаторов задержало пререкание между цензорами относительно избрания главы сената. Право выбора принадлежало Семпронию; но Корнелий утверждал, что в данном случае нужно следовать обычаю, переданному предками, чтобы избирался главою сената тот, кто из оставшихся в живых раньше всех был цензором. Таковым был Тит Манлий Торкват. Семпроний же, напротив, настаивал, что кому боги дали жребий выбирать, тому же они дали и право свободного выбора; он-де сделает это по своему собственному усмотрению и выберет Квинта Фабия Максима, который был в то время первым человеком Римского государства, как он может это доказать, основываясь даже на суждении о нем Ганнибала. После долгих пререканий, с согласия товарища, Квинт Фабий Максим был избран Семпронием главою сената. Затем происходил выбор остальных членов сената, причем восемь человек были обойдены, в числе их и Марк Цецилий Метелл, пользовавшийся дурной репутацией за совет покинуть Италию, данный после поражения при Каннах; это же обстоятельство имело силу при замечаниях по отношению к всадникам. Но было весьма немного таких лиц, которых коснулся этот позор; у всех же тех, которые служили всадниками в Сицилии в каннских легионах, а таких было много, – были отняты лошади. Это наказание еще усиливалось продолжительностью времени: предыдущие походы, которые они совершали на лошадях, полученных от государства, не должны считаться: они должны были сделать по десять походов на своих собственных лошадях. Кроме того, цензоры разыскали большое число лиц, которые должны были служить в коннице, а всех тех, кому в начале войны было семнадцать лет и не служили в военной службе, зачислили в разряд эрариев. Затем они отдали с подряда починку всех зданий около форума, которые были истреблены пожаром, а именно: семь лавок, мясной ряд и Царский атрий.
