42. Ганнибал не вышел еще из лагеря, как услышал крик сражавшихся. Встревоженный этим шумом, он поспешно повел войско против врагов. Ужас уже объял первые ряды при нападении конницы; но за нею вступили в сражение и пехотинцы первого легиона и правый фланг. Неприятель, не приведенный в порядок, вступал в бой с кем попало – с пешими или с конными. Бой все больше разгорался по мере прибытия подкрепления и усиливался, так как в сражение вступали воины, прибежавшие из лагеря. Ганнибал среди смятения и обуявшего его войско страха построил бы воинов в боевой порядок, что возможно разве только для закаленного в боях войска и для опытного полководца, если бы послышавшийся с тыла крик сбегавших по холмам когорт и манипулов не заставил бояться быть отрезанными от лагеря; вследствие этого паника овладела всеми, и началось общее бегство. Но потери со стороны неприятелей были незначительны, так как вследствие близости лагеря пораженному врагу было недалеко бежать, хотя с тыла их преследовала по пятам римская конница, а с флангов нападали когорты, которые быстро сбегали по склону холмов, по открытой и легкой дороге; тем не менее было убито более 8000 человек, свыше 700 взято в плен и отнято 9 военных знамен; из слонов, которые в этой внезапной и беспорядочной битве являлись совершенно бесполезными, убито 4 и захвачено 2. Со стороны победителей пало около 500 человек римлян и их союзников.
На следующий день Ганнибал не предпринимал ничего; вождь римлян вывел свои войска в боевом порядке, но, увидев, что никто не выступает против него, приказал собирать доспехи убитых неприятелей и похоронить тела своих воинов, снеся их в одно место. В следующие затем дни консул так близко подходил к воротам неприятельского лагеря, что казалось, будто он намерен сделать приступ; наконец, Ганнибал в третью стражу, оставив в той части лагеря, которая была обращена к неприятелю, много огней и палаток и немного нумидийцев, чтобы они показывались на валу и в воротах, выступил и быстро направился в Апулию. На рассвете римское войско подошло к окопам; нумидийцы, согласно уговору, короткое время показывались в воротах и на валу, а затем, введя ненадолго римлян в заблуждение, пришпорили коней и пустились вдогонку за остальным войском. Лишь только консул заметил, что в неприятельском лагере полное спокойствие и что нигде не видно даже тех немногих, которые появлялись на рассвете, выслал вперед двух всадников для разведок; узнав точно, что в лагере нет никакой опасности, он приказал вступить туда. Пока воины предавались грабежу, он оставался там, а затем приказал трубить отбой и задолго до наступления ночи отвел свои войска обратно. На рассвете следующего дня он выступил и, двигаясь большими переходами согласно указаниям молвы вслед за неприятельским войском, настиг его недалеко от Венузии. Здесь также произошла беспорядочная схватка, в которой пунийцы потеряли более 2000 убитыми. Отсюда Ганнибал устремился в Метапонт, двигаясь в ночное время и по горам, чтобы избежать сражения с римлянами. Из этого города он послал с небольшим отрядом Ганнона, командира местного гарнизона, в землю бруттийцев для набора нового войска, а затем, присоединив его войска к своим, поспешил по тому же пути, по которому пришел сюда, обратно в Венузию, а оттуда выступил к Канузию. Нерон неустанно шел по пятам неприятеля и, отправляясь сам в Метапонт, призвал в землю луканцев Квинта Фульвия, чтобы эта местность не оставалась беззащитною.
43. Между тем Газдрубал, сняв осаду Плацентии, послал с письмом к Ганнибалу четырех галльских всадников и двух нумидийцев. Следуя за Ганнибалом, отступавшим в Метапонт, они прошли среди врагов почти всю Италию вдоль и, не зная дорог, попали в Тарент; здесь они были захвачены рыскавшими по полям римскими фуражирами и приведены к пропретору Квинту Клавдию; сначала они пытались запутать его уклончивыми ответами, но когда придвинуты были орудия пытки, то страх принудил их открыть истину, и они объяснили, что несут письмо от Газдрубала к Ганнибалу. Вместе с нераспечатанным письмом их было поручено военному трибуну Луцию Вергинию препроводить к консулу Клавдию; для конвоирования были посланы с ними два конных отряда самнитян. Лишь только они прибыли к консулу, письмо через переводчика было прочтено, а пленные допрошены. Тогда Клавдий понял, что положение дел в отечестве не таково, чтобы каждый консул, придерживаясь обычного порядка, вел войну с неприятелем, назначенным ему сенатом, в пределах указанной ему провинции, со своими собственными войсками; он полагал, что необходимо решиться, придумать что-нибудь непредвиденное, неожиданное, что вначале возбудит не меньший страх среди граждан, чем среди врагов, но затем, будучи доведено до конца, обратит великий страх в великую радость. Ввиду этих соображений он послал в Рим сенату письмо Газдрубала и вместе с тем сообщил сенаторам, чтó он намерен предпринять. Кроме того, он советовал, ввиду предстоящей в Умбрии встречи Газдрубала с братом, как он это обещал в письме к нему, отозвать в Рим легион из Капуи, произвести новый набор в Риме и выставить против неприятеля у Нарнии городское войско. Вот что писал сенату консул. В то же время посланы были впереди гонцы по Ларинской, Марруцинской, Френтанской, Претутианской областям, где консул намерен был вести войско, с приказанием всем жителям – заготовить и доставить из деревень и городов на дорогу съестные припасы для воинов и вывести лошадей и других вьючных животных, чтобы для отсталых было достаточное количество повозок. Сам же из всего войска – из граждан и союзников – отделил 6000 отборных пехотинцев и одну тысячу всадников, объявив, что хочет захватить ближайший город в земле луканцев и находящийся в нем карфагенский гарнизон, и приказал, чтобы все были готовы к походу. Выступив ночью, он повернул к Пицену.
Консул вел как можно скорее свой отряд к товарищу, оставив начальником войск в лагере легата Квинта Катия.
44. А в Риме господствовали не меньшие страх и смятение, как за два года перед тем, когда пунийский лагерь находился перед стенами и воротами города. Здесь не знали хорошенько, хвалить ли или порицать такое смелое движение консула. Ясно было только то, что судить о нем будут по результату, что в высшей степени несправедливо: лагерь-де оставлен вблизи такого врага, как Ганнибал, без полководца, с войском, у которого отнято все, что составляло его силу, его украшение; консул сделал вид, что идет в область луканцев, между тем как спешит в Пицен и Галлию, оставляя лагерь, безопасность которого гарантирована только заблуждением врага, так как он не знал, что там нет полководца и части войска. Что будет, если все это откроется и Ганнибал пожелает или преследовать со всем своим войском Нерона, отправившегося с 6000 вооруженных, или напасть на лагерь, оставленный в добычу ему без сил, без власти, без права ауспиций?
[945] Наводили страх прежние поражения, понесенные в эту войну, гибель обоих консулов в предыдущем году. И все это произошло в то время, когда в Италии находился один вождь, одно вражеское войско; теперь же стало две войны, в Италии находятся две огромные армии, два, можно сказать, Ганнибала; ведь и Газдрубал сын того же Гамилькара, он такой же деятельный полководец, приобретший в Испании опытность в войне с римлянами, длившейся столько лет, прославившийся двойною победой, так как истребил два войска, причем погибли два замечательных полководца; а быстротой перехода из Испании и призывом галльских народов к оружию он может гордиться гораздо более, чем сам Ганнибал, так как он собрал войско в тех местах, где брат его потерял бóльшую часть своих воинов, погибших от голода и холода, самых ужасных видов смерти. Люди, знавшие события в Испании, ко всему этому прибавляли еще, что Газдрубалу придется вступить в бой с Гаем Нероном, вождем, далеко ему не безызвестным – будучи случайно захвачен им в труднопроходимом ущелье, он ускользнул, введя его в обман, точно ребенка, лукавым предложением условий мира
[946]. Вообще римляне считали все военные силы неприятеля гораздо бóльшими, чем это было на самом деле, а свои гораздо меньшими: под влиянием страха люди всегда склонны все перетолковывать в дурную сторону.
