Тревожимый этими соображениями, он, распорядившись погасить огни и дав в первую стражу сигнал с соблюдением тишины готовиться к походу, приказал выступать. Среди суматохи и смятения в ночное время за проводниками следили не особенно зорко, и вот один из них скрылся в заранее уже выбранном им укромном месте, а другой переплыл в известном ему неглубоком месте реку Метавр. Таким образом, войско, оставшись без проводников, сначала блуждало по полям; некоторые воины, утомленные бессонницей и ночными караулами, ложатся где попало на земле и оставляют знамена под весьма слабым прикрытием. Газдрубал приказывает идти по берегу реки, пока свет не покажет пути. Проблуждав напрасно по плесам и поворотам извилистой реки, он ушел вперед весьма немного и остановился, имея намерение перейти ее, лишь только рассвет укажет удобное для перехода место. Но по мере удаления от моря реку окаймляли более крутые берега, а потому он не находил брода и, теряя в поисках день, дал неприятелю время настичь его.
48. Сначала появился Нерон со всей конницей, а вслед за ним прибыл Порций с легковооруженными воинами. Между тем как они тревожили утомленное войско врагов своими постоянными нападениями со всех сторон и Пуниец, прекратив отступление, которое походило на бегство, хотел разбить лагерь на возвышенности над берегом реки, как вдруг появляется со всей пехотой Ливий, не как с похода, а построенной и вооруженной, так чтобы тотчас же вступить в бой. Все римские войска соединились и были выстроены в боевую линию; Клавдий строил войско к бою на правом фланге, а Ливий на левом; центр был поручен командованию претора. Заметив, что битва неизбежна, Газдрубал оставил работы по укреплению лагеря и в первой боевой линии, перед знаменами, поместил слонов, а вокруг них, на левом фланге, именно против Клавдия, поставил галлов, не столько вследствие уверенности в них, сколько потому, что, как он думал, они внушают страх неприятелю; сам взял для себя испанцев на правый фланг против Марка Ливия – тут всю надежду он полагал на ветеранов; лигурийцы были помещены в центре, позади слонов. Но боевая линия карфагенян была более вытянута, чем глубока. Галлов прикрывал выдававшийся вперед холм. Та часть фронта, которую занимали испанцы, вступила в бой с левым флангом римлян; весь правый фланг карфагенян, растянувшийся вне боевой линии, оставался без дела: лежавший перед ним холм мешал им напасть с фронта или с фланга.
Между Ливием и Газдрубалом завязался жаркий бой, сопровождавшийся с обеих сторон страшным кровопролитием: там были оба вождя, там находилась большая часть римской пехоты и конницы, там стояли испанцы, старые воины, приобретшие навык в битвах с римлянами, и лигурийцы, народ, закаленный в боях. Сюда же были направлены и слоны, которые при первом натиске произвели замешательство среди стоявших перед знаменами, подав их назад. Затем, по мере того как разгоралась битва и усиливался крик, управлять ими становилось весьма трудно – они метались между двумя боевыми линиями, как бы не зная, к какой они принадлежат, и весьма походили на суда без руля, бросаемые то в ту, то в другую сторону. После тщетной попытки подняться на противолежащий холм, заметив, что с этой стороны нет никакой возможности проникнуть к врагу, Клавдий крикнул воинам: «К чему же мы совершили столь поспешно такой длинный переход?» и подвел несколько когорт с правого фланга, где, как он видел, не произойдет битвы, а скорее воины будут стоять на месте без дела; он двинулся в обход позади боевой линии и напал на правый фланг врагов неожиданно не только для них, но и для своих; передвижение было совершено с такою быстротою, что не успел он явиться с фланга, как уже завязалось сражение с тыла. Таким образом испанцы и лигурийцы были избиваемы со всех сторон – с фронта, с фланга и с тыла, и кровопролитие уже достигло галлов; но здесь битва была самой слабой, ибо большей части воинов не было у знамен, так как они ночью разбежались и спали повсюду по полям, а те, которые были налицо, утомленные походом и бессонною ночью, как люди, по своему телосложению менее всего способные выдерживать напряжение, едва держали на плечах оружие. Уже был полдень; они изнемогали от жары и жажды, почему, почти без сопротивления, в большом числе были или избиваемы, или захватываемы в плен.
49. Больше слонов погибло от их собственных вожаков, чем от руки врагов. Вожак имел в руках плотничье долото и молоток; лишь только животное начинало беситься и бросаться на своих, он, поставив долото между ушами, в том самом месте, где шея соединяется с головой, вгонял его в тело ударом молотка как можно сильнее. Этот способ признан был самым скорым для умерщвления такого огромного животного, когда оно совершенно отказывается слушаться вожака. Первым ввел его Газдрубал, вождь замечательный и в других случаях, но в особенности выказавший себя в этой битве. Он поддерживал сражавшихся как словами одобрения, так равно и тем, что подвергал себя одинаковой с ними опасности; то просьбами, то порицаниями он возбуждал утомленных и отказывавшихся от битвы вследствие полного изнеможения; он возвращал обратно бегущих и в нескольких местах восстанавливал прекратившийся было уже бой; наконец, когда уже не оставалось никакого сомнения, что счастье на стороне врагов, он, не желая пережить такого сильного войска, последовавшего за ним, пришпорив коня, бросился на римскую когорту; здесь он сражаясь пал, выказав себя достойным отца своего Гамилькара и брата Ганнибала.
Никогда еще в этой войне в одном сражении не было убито столько неприятелей, и казалось, что этим поражением римляне отплатили за поражение при Каннах, принять ли во внимание гибель вождя или истребление армии. Неприятелей пало 56 000, взято в плен 5400 человек; много досталось всякой другой добычи, а также большое количество золота и серебра; кроме того, освобождено свыше 3000 римских граждан, находившихся в плену у неприятеля; последнее обстоятельство служило утешением в потере римских воинов в этой битве: ибо победа досталась римлянам далеко не без кровопролития: почти 8000 римлян и союзников пало в битве. Победители до того пресытились пролитием крови врагов и истреблением их, что на следующий день, когда консул Ливий получил донесение, что предальпийские галлы и лигурийцы, не принимавшие участия в бою или убежавшие во время сражения, уходят беспорядочной толпой без предводителя, без знамен и могут быть истреблены все, если послать один отряд конницы, сказал: «Почему же не оставите в живых некоторых, как вестников и о поражении неприятеля и о нашей доблести!»
50. В ту ночь, которая непосредственно следовала за сражением, Нерон выступил обратно более ускоренным маршем, чем прибыл сюда, и уже на шестой день вернулся в свой лагерь, вблизи неприятеля. На пути его встречали менее многолюдные толпы, чем раньше, так как вперед не было послано никакого вестника, но зато с таким восторгом, что едва помнили себя от радости. А настроение умов в Риме невозможно передать или изобразить – ни в то время, когда граждане в ожидании исхода предприятия были в неизвестности, ни в то время, когда они получили известие о победе. В продолжение всех дней, начиная с того, когда было получено известие о походе консула Клавдия, от восхода и до захода солнца ни один сенатор не уходил из курии и от должностных лиц и народ не оставлял форума. Матроны, не будучи в состоянии ничем помочь, обратились к мольбам и заклинаниям, переходили из одного храма в другой и своими молитвами и жертвами не давали богам покоя. В то время как граждане находились в таком тревожном и напряженном состоянии, прежде всего распространился неопределенный слух, что два всадника из Нарнии прибыли после битвы в лагерь, расположенный в ущельях Умбрии, с извещением, что враги разбиты наголову. Вначале это известие только слушали, не придавая ему особенной веры, – оно было слишком важным и радостным, чтобы его можно было сразу воспринять или отнестись к нему с доверием, да и сама быстрота сообщения заставляла сомневаться, так как, по слуху, сражение происходило два дня тому назад. Вслед за тем приносят письмо, посланное Луцием Манлием Ацидином из лагеря, с сообщением о прибытии всадников из Нарнии. Когда это письмо несли через форум к трибуналу претора, сенаторы поспешили из курии. Народ устремился к дверям курии такими бурными потоками, что вестник не мог войти туда: его увлекали в сторону расспрашивавшие, которые кричали, чтобы письмо было прочитано прежде с ораторской кафедры, а потом в сенате; наконец, должностные лица отстранили и удержали народ, и таким образом могла быть постепенно сообщена всем радостная весть, приведшая всех в восторг. Письмо было прочитано прежде всего в сенате, а затем в народном собрании; сообразно с своим характером, одни принимали это известие, как уже безусловно правдивое, и радовались, а другие хотели верить ему только тогда, когда увидят послов консулов или услышат письменное сообщение от них.
